Мне очень хотелось узнать, унаследовал ли он глаза такого насыщенного цвета морской волны от матери (у многих итальянок в северной части страны глаза голубые) или от далекого английского предка, но спросить его об этом мне показалось неудобным.
— Профессор Босвелл… — начала я.
— Вы не против, если мы будем называть друг друга по имени, доктор? — перебил он меня, как всегда, внимательно глядя в глаза. — Здесь все ведут себя слишком церемонно.
Я усмехнулась.
— Потому что здесь, в Ватикане, — пояснила я, — личные отношения строятся в очень жестких рамках.
— Ну а что, если мы преступим рамки? Вы думаете, монсеньор Турнье или капитан Глаузер-Рёйст будут шокированы?
Я расхохоталась.
— Точно! — борясь с приступом икоты, выговорила я. — Ну и пусть злятся!
— Чудесно! — воскликнул профессор. — Значит… Оттавия?
— Приятно познакомиться, Фараг.
И мы пожали друг другу руки над столом.
В тот день я узнала, что профессор Босвелл, Фараг, — приятнейший человек, абсолютно не похожий на Босвелла, который появлялся на людях. Я поняла, что профессора смущают не люди, они ему нравятся, а группы людей, и чем они многочисленнее, тем хуже: он заикался, моргал, задыхался, все время поправлял очки, сомневался, откашливался…
На следующий день из Брюсселя вернулся Глаузер-Рёйст. Он появился в лаборатории с хмурым лицом, насупленными бровями и сжатыми в тончайшую, почти незаметную линию губами.
— Плохие вести, капитан? — увидев его, спросила я, отрывая глаза от диплома (уже четвертого), который мне только что принесли.
— Плохие, очень плохие.
— Пожалуйста, сядьте, расскажите.
— Рассказывать нечего, — процедил он сквозь зубы, плюхаясь на стул, заскрипевший под его весом. — Нечего. Никаких следов, признаков насилия, взломанных дверей, никаких улик или зацепок. Безупречная кража. Въезд в страну за последние недели какого-нибудь эфиопа тоже не подтвердился. Бельгийская полиция допросит проживающих в стране эфиопов на случай, если они смогут предоставить какую-то информацию. Они позвонят мне, если появятся новости.
— Возможно, в этот раз вор — не эфиоп, — предположила я.
— Мы уже об этом думали. Но больше у нас ничего нет.
Он рассеянно оглянулся.
— А как дела у вас? — спросил он наконец, увидев лежащий на столе диплом. — Сильно продвинулись?
— Процесс идет все быстрее, — удовлетворенно кивнула я. — Вообще-то пробка образуется на мне. Я не могу расшифровывать и переводить со скоростью, с которой работают все остальные в группе. Это очень сложные тексты.
