Он рассеянно взглянул на небо, притворяясь, что все это не имеет никакого значения, но, хорошо зная его, я видела, что это означает как раз противоположное.
— Ну, ты же знаешь… Не всегда все обстоит так, как кажется.
— Послушай, Пьерантонио, может, ты можешь обмануть своих монахов, но меня не обманешь.
Все еще глядя в небо, он улыбнулся.
— Да что же это!.. Расскажешь ты наконец, почему почтеннейший кустод Святой Земли уезжает оттуда, когда вот-вот приедет Святой Понтифик? — настойчиво спросила я, не дожидаясь, пока он начнет говорить мне о прекрасных звездах.
Лицо божества снова обрело живое выражение.
— Не могу же я рассказать работающей в Ватикане монахине о проблемах францисканского ордена с высокопоставленными римскими прелатами.
— Ты же знаешь, что я всегда сижу взаперти в своей лаборатории. Кому я могу рассказать об этих проблемах?
— Папе?..
— Да, конечно! — резко остановившись посреди сада, выкрикнула я.
— Кардиналу Ратцингеру?.. — промурлыкал он. — Кардиналу Содано?..
— Да ну, Пьерантонио!
Но что-то он, похоже, заметил у меня на лице, когда упомянул кардинала — государственного секретаря, потому что широко раскрыл глаза и лукаво выгнул брови:
— Оттавия… ты знакома с Содано?
— Меня познакомили с ним несколько недель назад… — уклончиво призналась я.
Он взял меня за подбородок, поднял мое лицо и прижался своим носом к моему.
— Оттавия, крошка Оттавия… Почему ты ходишь к Анджело Содано, а? Я чую тут что-то интересное, а ты не хочешь мне рассказывать.
«Как плохо, что мы слишком хорошо знаем друг друга!» — подумала я в эту минуту, и как плохо быть предпоследним ребенком в семье, где полно старших братьев с большим опытом манипулирования людьми и их использования.
— Ты же тоже не рассказал мне, какие у вас, францисканцев, проблемы с Его Святейшеством, а я-то тебя просила, — выкрутилась я.
— Давай договоримся, — с радостью предложил он, беря меня за локоть и снова пускаясь в путь. — Я расскажу тебе, почему я приехал, а ты мне расскажешь, откуда ты знаешь всемогущего государственного секретаря.
— Не могу.
— Конечно, можешь! — весело зашумел он, как ребенок, получивший новые ботинки. Кто бы подумал, что этому эксплуататору младших сестер уже пятьдесят лет! — Под тайной исповеди. Там в часовне у меня есть облачение. Пойдем.
— Послушай, Пьерантонио, все очень серьезно и…
— Замечательно, это здорово, что все серьезно!
Больше всего меня злило то, что я сама себя выдала, что только притворись я чуть получше, я не оказалась бы в таком положении. Именно я подняла зайца для этой прилипчивой, неутомимой легавой, и чем больше я мучилась, тем больше росло его любопытство. Так вот, с этим покончено!
