Вот я уже в самолете. Ничего не болит! Высота тысяча метров. Выключаю мотор. Самолет теряет скорость, входит в штопор. Один виток, второй. Почему вдруг заработал двигатель? Неужто сам включился? Штопор прекратился, я вывожу самолет и… выключаю мотор. Все делается наоборот, вопреки методическим указаниям… Гудит голова, трясутся руки. Иду на посадку. Завершаю ее здоровенным козлом.
Никитенко неистовствует — один из лучших, хваленых Лазаревым курсантов, а такие нарушения.
— Вы хорошо, Стефановский, спали? — спрашивает он, еле сдерживая возмущение.
— Хорошо…
— А его грузовик переехал, — вставляет кто-то из моих заботливых дружков.
Признаюсь, переехал. Два раза переехал. Сначала, когда в потемках на строй налетел, а потом, когда назад сдавал.
Взыскивать с меня Никитенко не стал, зато на неделю упрятал в госпиталь для обследования. Думается, будь на его месте Лазарев, я там оказался бы сразу после дорожного происшествия. Он каждого из нас насквозь видел. От него не удалось бы скрыть изрядно помятые бока. Никитенко же был человек новый.
Инструктор Н. В. Никитенко и курсанты его группы
После «Авро-504К» осваивали самолеты Р-2 и Р-1, построенные по типу трофейных английских самолетов конца гражданской войны «Де Хавиленд» ДН-9 и ДН-9А. На Р-1 и сдавал я экзамен на право называться летчиком.
Быстро пролетели курсантские годы. Осталась позади и инструкторская работа в родной Каче. Я уже много лет испытываю боевые самолеты, поднимаю в несусветную высь вот этот гигант ТБ-7, под тенью плоскостей которого сейчас рассказываю товарищам о качинской школе.
— Самолет готов! — докладывает подошедший к нам бортинженер М. Ф. Жилин.
Натягиваем свои «меха».
— По местам! — командую.
На высоте четыре тысячи метров приказываю экипажу надеть кислородные маски. Передаю управление второму пилоту Володе Дацко и протягиваю руку за своей маской. Что-то больно кольнуло под коленкой. Ощупываю — твердый шар. Подзываю Маркова. Пощупал он и захохотал:
— Заяц, товарищ командир.
Марков стягивает с меня унту, засучивает меховую штанину, подсовывает под нее руку и тут же как ужаленный отдергивает назад.
— Колется, чтоб ему.
Он берет пассатижи и просовывает их под штанину, возится там и наконец извлекает из-под комбинезона Ваську — ежа, когда-то пойманного и прижившегося в экипаже. Видимо, во время нашего отдыха там, под плоскостью, он залез в комбинезон и уснул. Тут же, на высоте, стало ему трудно дышать, забеспокоился. Вот и кольнул.
