Положение прямо-таки аховое. Надо заказывать новые подмоторные рамы. На это уйдет уйма времени, тогда мы не сумеем в установленные сроки провести летные испытания.
Иван Васильевич Марков ходил туча тучей. И все-таки отыскал выход, взяв на себя немалую ответственность, распорядился вручную подпилить сделанные моторостроителями утолщения на картерах. Механики взялись за рашпили, а представитель моторостроительного завода — за телефонную трубку.
Только механики кончили свое дело, как в цех ворвался сам Микулин и грозно загремел:
— Кто разрешил подпиливать картеры?!
Механики растерянно переглянулись. Никому не хотелось выдавать любимого инженера.
— Кто, спрашиваю, позволил пилить картеры? — еще более строго спросил конструктор.
К нему подошел Марков и совершенно спокойно сказал:
— Я. Не разрешил, а приказал.
— Вы?! Без согласования со мной?! Да какое вы имели право?
Завязалась настоящая словесная баталия, посыпался град взаимных обвинений, угроз. Микулин резко заявил:
— Я снимаю с себя всякую ответственность за результаты испытаний с этими моторами! — И до предела рассерженный, быстро вышел из цеха.
Не знаю, слышал ли конструктор, как Марков ответил ему:
— Если вы снимаете с себя ответственность, тогда мы берем ее полностью на себя.
Случилось так, что на летных испытаниях подпиленные картеры не только не полетели — нам удалось еще продлить моторесурс двигателей вдвое, довести его до пятидесяти часов. А. А. Микулин был по меньшей мере обескуражен.
И вообще нам на этих испытаниях исключительно везло. Когда испортилась погода в Москве, мы продолжали их в Крыму, под солнышком. Там ходили преимущественно на высоту. Достигли неслыханного по тому времени потолка для тяжелого воздушного корабля с неполным полетным весом — 12 тысяч метров! Выполнили испытательную программу по боевому бомбометанию. Нагружали в фюзеляж крупнокалиберные бомбы, набирали 10-11 тысяч метров и при каждом заходе сбрасывали по одной на маленький продолговатый островок, расположенный северо-западнее Евпатории.
Во время бомбометания все члены экипажа, кроме, конечно, летчиков и бортинженера, ложились на пол машины и через смотровое окошечко наблюдали, как Саша Брянденский с каждым новым заходом, словно чертежник, с математической точностью перегрызал островок на две половины.
Много было работы, но и условия оказались подходящими. В Москве уже стояли морозы, а здесь термометр показывал 30 градусов выше нуля. Приземлимся, снимем меховые доспехи, усядемся под плоскостью, и пойдут разговоры. Поскольку я качинец, то больше всего рассказывал о Каче.
