Но инженер-летчик Михаил Липкин спешил. Он пренебрег выработанной методикой, лихо и совершенно неоправданно перешагнул границы разумного риска. Наблюдатели видели, как самолет, набрав необходимую высоту, плавно перешел в пикирование, стал быстро увеличивать скорость и терять высоту. Затем от самолета отвалилась какая-то крупная деталь, потом другая, третья… Через несколько мгновений полуразрушенная машина вместе с испытателями посыпалась на землю.
Комиссии в таких случаях трудно установить истинную причину катастрофы. За нее подчас пытались принять одну из наиболее вероятных, а иногда и наиболее приемлемую для заинтересованных лиц.
При разборе этой катастрофы сразу сделали кивок в сторону недостаточной прочности самолета. Отсюда напрашивался вывод — нельзя было посылать машину на пикирование до скорости 600 километров в час.
Возможно, аварийная комиссия отчасти была и права. Но ведь первый, менее прочный самолет, получивший аналогичное задание, не был нами доведен до разрушения. Значит, катастрофа не являлась неизбежной.
Однако печальный факт произошел. Нужно докладывать заключение, отыскать конкретного виновника.
Виновником назвали заместителя главного конструктора пикирующего бомбардировщика Николая Алексеевича Жемчужина. Его немедленно водворили в тюрьму.
Среди работников прокуратуры нашелся человек, который решил посоветоваться с опытными летчиками-испытателями. К следователю по особо важным делам командование НИИ направило меня, поскольку я испытывал такой же самолет, начальника испытательного отдела истребительных самолетов инженера Александра Сергеевича Воеводина и начальника бомбардировочного отдела НИИ ВВС, видного инженера Ивана Васильевича Маркова. Нам предстояло помочь прокуратуре принять правильное, обоснованное решение.
Тщательно изучив предоставленный в наше распоряжение следственный материал, мы уверенно присоединили свои голоса к искренним показаниям инженера Жемчужина. Николая Алексеевича освободили.
Что же случилось? Оказалось, что, испытывая первый серийный экземпляр машины, старейший летчик-испытатель Борис Николаевич Кудрин выявил тряску хвостового оперения и предложил сделать еще три полета, чтобы выяснить причину этого опасного явления. Однако на его самолете возникли какие-то мелкие неполадки в электросистеме. Липкин не посчитался с мнением более опытного товарища и уговорил начальника летно-испытательной станции завода разрешить провести это испытание на втором экземпляре машины, и выполнять задание не в трех, а в одном полете. Это уже само собой предопределило роковой исход.
