Вот наконец Григорий выводит трех тощих лошадей и вместе с приехавшим из деревни крестьянином Семеном Широким, красивым молодым парнем с ослепительной белозубой улыбкой, запрягает их в кибитку. Федя с интересом наблюдает. Одна из лошадей поворачивает к нему голову и ржет; испугавшись, он отскакивает и взбирается на крыльцо. Григорий Савельев провожает его неодобрительным взглядом.
— Все бы вам баловать, — говорит он с явным осуждением. — Лучше почивали бы себе на зорюшке, как братец почивают…
И, отведя в сторону оглоблю, долго глядит на поднявшееся яркое, красноватого отлива солнце. Федя чувствует, что, как ни странно, ему вовсе не так уж интересно возится с кибиткой, и он гораздо охотнее отправился бы «почивать на зорюшке».
Но вот в доме раздается хлопанье дверей, слышатся заспанные голоса маменьки и прислуги. В общем шуме Федя отчетливо различает вскрик шестилетнего Андрюши и мягкий, успокаивающий шепоток Алены Фроловны. Через несколько секунд окна в спальне родителей распахиваются настежь; слышно, как папенька и маменька проверяют по списку, все ли приготовлено к отъезду.
После завтрака, в котором благодаря заботам Алены Фроловны нет никаких извинительных в предотъездной суматохе упущений, все выходят на крыльцо. Тут выясняется, что Алена Фроловна с Николенькой и Верочкой останутся в Москве при папеньке, а Варю возьмут на лето Куманины. Следовательно, с маменькой в деревню поедут только он, Федя, Миша и Андрюша. Ему не по себе: никогда еще он не расставался с Аленой Фроловной, с родным домом.
Когда все уже совсем готово, появляется отец Иоанн Баршев — священник больничной церкви и добрый знакомый семьи Достоевских. Большой, толстый, в развевающейся черной рясе, он сразу как-то всех подавляет. Читая напутственный молебен, отец Иоанн слегка размахивает иконой, и Феде кажется, что священник сердится на него. Почему-то стесняясь, он быстро-быстро крестится под курточкой, затем резким движением одергивает ее и решительно отворачивается от священника, считая все свои обязанности перед богом выполненными.
Отец Иоанн заканчивает молебен. Начинается прощание. Целуя Федю, Алена Фроловна сильно и в то же время бережно сжимает ладонями его лицо. У него пощипывает в носу, но, разумеется, он сдерживается — не то что Андрюша, который заливается во все горло. А Миша хитрый — отвернулся и крепко зажмурил глаза…
Они в кибитке, на мягком, душистом сене. Прямо перед глазами могучая спина неторопливо взобравшегося на облучок Семена. Рядом, на сене, — сопровождающая горничная Вера; маменьки нет, она в коляске провожающего их до заставы отца.
