Гости разбились на группы, до Феди доносятся обрывки разговоров — о ценах, о покрое платьев, о новых способах лечения недавно напугавшей всю Москву холеры. Маменька — оживленная, нарядная, с разноцветными лентами на чепчике — переходит от группы к группе и всюду легко, непринужденно, с ослепительной улыбкой вставляет и свое словечко. Ах, как Федя ее любит!
— Вот и мой средний, прошу любить и жаловать, — говорит она гостям, и все на секунду умолкают и оборачиваются к мальчику; тот мучительно, до самых корней волос, краснеет и, неловко пряча глаза, кланяется… Он весь внутренне сжался, не слышит обращенных к нему приветственных слов и думает только о том, как бы поскорее спрятаться, отбежать в сторонку, перестать быть объектом внимания гостей. Маменька с понимающей, чуть грустной улыбкой наблюдает за ним — она хорошо знает эту дикую, необоримую застенчивость. «Неужели он унаследует и другие черты отца — его жестокую подозрительность и мрачную угрюмость?» — думает она тревожно.
Но вот Федя вздыхает свободно — он вырвался из-под прицела взглядов и укрылся возле Ванечки Умнова. Тотчас к ним присоединяется Миша, — спокойно, ничуть не смущаясь, пересекает он комнату.
Мальчики уже переглядываются, намереваясь улизнуть, как вдруг в комнате появляется отец. Несмотря на праздник, он, как обычно, занят в больнице и забежал на минутку — позавтракать и поздороваться с гостями. На нем черный фрак, белый жилет и белый галстук. На груди — ордена св. Анны и св. Владимира.
Небольшого роста, круглолицый, с коротенькими бачками, отец кажется уверенным в себе и даже бодрым. Он радушно здоровается с гостями и походя треплет по щечкам детей, затем, в ожидании завтрака (Федя слышит звон столовых приборов — это горничная Василиса уже накрывает стол в зале) присаживается на канапе рядом с дядей Михаилом Федоровичем. И… разражается скучной и длинной жалобой на весь свет. Особенно негодует он против больничного начальства. Гостям неловко, они чувствуют, что хозяин дома сел на любимого конька и не скоро остановится. Видно, снова его обошли чинами да наградами!
Маменька, в высшей степени наделенная чувством такта, опускает глаза и быстрым, едва уловимым движением сдвигает тоненькие, в ниточку, бровки.
Мальчики снова переглядываются: может быть, теперь сбежать? Но вот дядя Михаил Федорович, улучив момент, будто невзначай роняет:
— А как у вас с покупкой имения?
— Да все так же, — отвечает отец. — Не верю я сводчикам, все они жулики, шельмы, мерзавцы. А самому поискать — и рад бы в рай, да грехи не пускают.
