Я принимаюсь за работу и так ловко справляюсь с тремя делами зараз, что маленькая змейка вскоре выстреливает в меня весь свой яд, и пока я его глотаю, Адонис мой поступает таким же манером с моей мочой, вдыхая одновременно благовония, которыми одаряет его мой зад.
– По чести говоря, мадемуазель, – вдруг вмешался Дюрсе, – вы бы могли прекрасно обойтись и без разоблачений проказ моей молодости.
– Ах, вот оно что, – произнес, рассмеявшись, герцог. – Ты, едва теперь осмеливающийся даже взглянуть на манду, в былые времена заставлял поливать себя из нее?
– Что правда, то правда, – отвечал Дюрсе, – и я стыжусь этого. Ужасно, что приходится упрекать себя за такие мерзости. Вот теперь-то, друг мой, я чувствую тяжкий груз сожалений… Восхитительные попки! – воскликнул он с жаром, прижав к себе Софи и целуя ее именно в эту часть тела. – О божественные попки! Как я упрекаю себя, что когда-то возносил хвалу вовсе не вам. О, сладчайшие задики! Обещаю принести вам искупительную жертву, поклянусь на ваших алтарях никогда не сбиваться впредь с пути истинного!
Уже немного распаленный этим прекрасным тылом, распутник устанавливает юную послушницу в позу, несомненно, не отвечавшую правилам благопристойности, но позволившую ему, как мы видели выше, дать сосать свой отросток и самому одновременно сосать самый нежный, самый аппетитный анус. Однако слишком пресыщенный подобными удовольствиями, Дюрсе редко обретал от них мощь. Сколько ни сосали его, сколько ни сосал он, пришлось, бранясь и проклиная милую девочку, вернуться в прежнее состояние истомы и расслабленности и отложить до лучших времен те наслаждения, в которых на этот раз природа ему отказала. Не столь несчастливы были остальные. Из кабинета, в который вместе с Коломбой, Зеламиром, Бриз-Кюлем и Терезой удалился герцог, вскоре донеслись вопли и рычания, свидетельствующие о его удаче, а вид появившейся оттуда отплевывающейся изо всех сил Коломбы не позволил сомневаться насчет храма, в котором совершалась служба. Епископ же самым натуральным образом возлежал на своем диване; имея у себя под носом ягодицы Аделаиды и свой член у нее во рту, он блаженствовал, заставляя молодую даму испускать ветры, тогда как Кюрваль, стоя, заставлял Эбе выдувать из его огромной трубы потоки спермы, привольно разливавшейся вокруг.
Подали ужин. За столом герцог вздумал утверждать, что если счастье состоит в том, чтобы испытать все виды наслаждений, то трудно оказаться более счастливыми, чем они.
