Чудинов разом насторожился:
— Это о чём ещё?
— Довольно дурака валять, знаешь прекрасно, о чём я говорю! Сколько лет прошло, довольно уже крутить-то.
— Фью! — засвистел Чудинов. — Лыко-мочало, опять завёл! Ведь мы, по-моему, договорились с тобой раз и навсегда. Уговор дороже денег.
— К чёрту уговор!
— А ты у меня поговори ещё, пока я не погнал тебя в три шеи! Так и вылетишь!
— Но, но, ещё посмотрим, кто вылетит!
— Да ты, старик, с кем это говоришь? Я тебе сейчас напомню! — И Чудинов с кровожадным видом двинулся на меня, засучивая рукава. — Думаешь, кончился чемпион? Бывший? Сошёл? Не гожусь? С такими-то хлюпиками… Ну, как тебя — вольноамериканским методом или приёмом самбо? Заказывай сам.
Не знаю, какой метод применил Чудинов, но через мгновение я уже был распростёрт на диване, а на ногах у меня, легонько подпрыгивая, держа меня за руки, сидел Степан.
— Ну, будешь ещё когда-нибудь поднимать тот разговор?
— Буду. Это глупо, честное слово! Всё равно, я же знаю, что это ты тогда меня спа…
В передней раздался звонок и сейчас же второй, нетерпеливый, настойчивый.
Чудинов разом соскочил, обеими руками подхватил меня под мышки, оправил и утвердил в вертикальном положении.
— Это Алиса. Пришла объясняться. Звонила днём, что придёт. Выкатывайся живо отсюда. Чудачка, думает, что все дело только в ней одной. Совсем зазналась, дурёха!
Он сунул мне в руки шапку, быстро помог одеться, натаскивая на меня пальто, стал открывать дверь.
— Хорошо, — сказал я негромко, — ладно, уйду, но мы с тобой ещё поговорим.
Лицо Чудинова стало непроницаемо жёстким. Очень тихо, но внятно он произнёс:
— Евгений, ведь мы, по-моему, условились не возвращаться к этому? Честно заявляю: если опять хоть заикнёшься — вот тебе бог, а вот порог!
Распахнулась входная дверь и впустила высокую, изящную брюнетку в кокетливой лыжной шапочке. Все — и эта неизвестно на чём державшаяся воздушная пуховая нашлёпка на голове, и очень узкие, остро заглаженные в складки голубовато-серые брючки, и слишком короткая, вычурно-модная курточка, — все настойчиво заявляло, что вошедшая принадлежит к миру спорта, посвящена во все его тайны и вхожа в самые его высшие сферы. Она была хороша, Алиса Бабурина. Резковатая в движениях, худощавая, стройная. С деланным безразличием она окинула меня затаённо-внимательным взглядом и словно сперва не узнала.
Что толковать, она была хороша, но уж больно все в ней, как говорится, шибало в нос крикливой, показной стороной спорта.
