Я видел дуб в Луизиане,
Он стоял одиноко в поле, и с его ветвей свисали мхи,
Он вырос один, без товарищей, весело шелестя своей темной листвой,
Несгибаемый, корявый, могучий, был он похож на меня,
Но странно мне было, что он мог в одиночестве, без единого друга, шелестеть так весело листвой, ибо я на его месте не мог бы,
И я отломил его ветку, и обмотал ее мхом,
И повесил ее на виду в моей комнате
Не затем, чтобы она напоминала мне о милых друзьях
(Я и без того в эти дни ни о ком другом не вспоминаю),
Но она останется для меня чудесным знамением дружбы-любви,
И пусть себе дуб средь широкого поля, там, в Луизиане, искрится, одинокий, под солнцем,
Весело шумя своей листвой всю жизнь без единого друга, —
Я знаю очень хорошо, что я не мог бы
[41].
Невыносимость существования в одиночку, нужду в друзьях и просто близких в фильме тоже приносит Боб. С самого начала Зак и Джек аутичны и мрачны – они выдают свое одиночество за манифестацию независимости, но чувствуют в ней и собственную никчемность. Их конфликты в камере – борьба за свободу друг от друга. Ироническим образом, Джармуш наделяет их профессиями, вся суть которых – в коммуникации; естественно, ни Джек, ни Зак в своем деле не преуспели.
Напротив, Боб, лишенный социальной среды, отрезан от нее еще и языковым барьером. Парадоксально, но это лишь помогает ему идти на контакт, переходя на свой примитивный английский с ошибками и возвращаясь на тот базисный уровень невинности, о котором Джек с Заком уже и думать забыли. Как ребенок, Боб немедленно называет новых знакомых друзьями, хотя еще путает их несложные имена. Как младенец, учится говорить и по-детски радуется находкам: неожиданный слоган «I scream, you scream, we all scream for ice cream» («Я ору, ты орешь, мы все орем, требуя мороженого» – на самом деле название популярной песни 1927 года) превращается в требование свободы, выкрикиваемое всеми узниками тюрьмы. И оно, по сути, воплощается в реальность, когда трое героев сбегут из камеры: мороженого не попробуют, но в финале им достанется итальянский пасхальный кекс – панеттоне.
«Для меня тебя нет», – отрезает Джек, отворачиваясь от Зака в самом начале тюремного знакомства. Тот бурчит под нос в ответ: «Тебя тоже нет. Стен нет, пола нет, тюрьмы нет, койки нет, решетки нет… Ничего нет». Отрицание реальности – их единственное прибежище: они даже дерутся из-за того, что Зак выцарапывает на стене календарь отсидки, а Джек кричит, что так время тянется еще дольше. Роберто обладает волшебной способностью: из этого стертого, полностью уничтоженного мира, к которому Джек и Зак потом даже не попробуют вернуться, он делает новый, больше прекрасный, нежели грустный. Он рисует окно на стене камеры, а потом, видимо, таким же образом придумывает путь для побега. Магическим образом все трое оказываются на воле: огромный тоннель с отблесками воды на потолке снят Мюллером как коридор в другое измерение – куда, по сути, мы и попадаем вместе с Джеком, Заком и Бобом в заключительной трети фильма.
