На берегу возле самоходки было пусто. Близился вечер, и пожилые разошлись по домам. Молодежи на тихих улицах поселка тоже делать было нечего: клуб еще закрыт. Только на площади перед клубом одиноко бубнил что-то себе под нос разговорчивый колокольчик.
Виктор пытался развеселить друзей:
— Вот эти комары-то маленькие, наверно, еще детишки. Лично я думаю, есть большие, пенсионеры уже…
— Ага, прямо так с клюшками и летают, — поддержал Саня.
Но шутку никто не подхватил: говорить не хотелось. Все молча слушали зовущую песню гармошки, словно тоже ожидали кого-то.
Вдали показалась одинокая пара. Идет вдоль берега. Мимо, мимо… Нет, прямо к ним на трап. Девушка заробела, замешкалась на хлипком трапе. Парень — по пружинящим двум доскам, умело, уверенно, как к себе домой. Обернулся, подал подруге руку, поторапливает. Ступил на палубу — и сразу к Анатолию:
— Разреши сыграть…
По-свойски так, будто давно знакомы.
— Что для вас, парни? Могу любую мелодию. Любую песню, на заказ…
И пошел, и пошел без передыху. Заревела вся в белой пене Ангара. Загрустили молодые солдатки, ожидая солдат. Замаячили призрачные голубые города, у которых названия нет. А потом как повернул на танцевальные — и давай рвать меха: от «Марины» до самых модных песенок. А каблуками на одном месте так и ходит, притопывает. Гудит металлическая палуба — не усидеть внизу.
В кубрике у матросов были в гостях ребята с соседнего судна. Не стерпели, пошли на музыку друг за другом по крутому трапу. Только один встанет, выпрямится, голова другого покажется из люка. Парень, что гармонь расшевелил, смотрел, смотрел на них: на первого, второго, третьего, — не выдержал, оборвал песню:
— Много еще вас там? Давайте уж заодно!
Ждали, ждали — нет никого. И вроде чего смешного, а все захохотали враз.
Веселый парень отложил гармонь, церемонно перед всеми раскланялся, озорно сверкнул глазами:
— Прошу, пане, прощения. Забыл представиться… Адам!
— Прямехонько из рая?
— И всё грешишь?
— И да, и нет… Хотя от дерева житейского запретных яблок я вкусил немало, с Адамом тем в родстве не состою. Отец мой белорус, а мать — полячка, но сам я русским числюсь, — бойко продекламировал он, но не выдержал до конца, споткнулся, махнул рукой.
— Адам Левкович, короче говоря. Когда-то был моряком, теперь хозяин местных голубых дорог. Командую мощнейшей в леспромхозе водометной посудиной в сто пятьдесят лошадиных сил.
— Хорош Адамчик! Водно-музыкальный! — В тон ему одобрительно откликнулся Виктор.
