Хозяйка гостиницы ежеутренне смеряла Джехану суровым взглядом, но хранила молчание. Сам же герр доктор был слишком занят своими исследованиями, чтобы заботиться о тривиальных вопросах морали, репутации и приличествующего молодому человеку поведения.
Как скажется на его репутации побег на Хельголанд, Джехану не заботило тоже. Если кто-то вокруг удивленно поднимал брови, Гейзенберг делал вид, что ничего не замечает. Он вообще, казалось, ничего не замечал, кроме источников опасной пыльцы и острых камней, когда те на прогулках врезались ему в подошвы.
Джехана тем временем размышляла над реакцией старой хозяйки. Она прожила на свете двадцать шесть лет. Жизнь у нее, впрочем, выдалась не из легких, и чья-то недовольно поднятая бровь занимала в ее личном списке проблем одно из последних мест. Она слишком часто видела голодающих и больных, обездоленных и нищих, несчастных, убитых во имя Аллаха, в частности – обезглавленных своевольным решением шариатского судьи.
Все эти годы Джехана возила с собой с места на место отцовский окровавленный кинжал, спрятав его глубоко в стопке шерстяных свитеров. С годами кинжал не стал менее смертоносен.
На острове Гейзенбергу полегчало, а из окон номера открывался великолепный вид на море. Настроение у физика тоже поднялось. Однажды утром, прогуливаясь с ним по берегу, Джехана процитировала священный Коран:
Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Когда сотрясется земля своим сотрясением, и изведет земля свои ноши, и скажет человек: «Что с нею?» – в тот день расскажет она свои вести, потому что Господь твой внушит ей. В тот день выйдут люди толпами, чтобы им показаны были их деяния; и кто сделал на вес пылинки добра, увидит его, и кто сделал на вес пылинки зла, увидит его.
Тут Джехана разрыдалась, поскольку понимала, что, как бы ни старалась она творить добро, содеянного ею зла тому не перевесить. Гейзенберг оставался равнодушен: он смотрел на серые, неспешно бившие в берег океанские волны. Священные стихи не произвели на него особого впечатления, но немного погодя он отозвался, и Джехана поняла, что какие-те ее слова все же зацепили его:
– ... и кто сделал на вес пылинки добра, увидит его, – повторил он, подчеркивая каждое слово. Уголки его рта растянула медленная, осторожная улыбка.
Джехана обвила его рукой за плечи – он, кажется, продрог? Она отвела Гейзенберга назад в гостиницу. Действительно, холодало, в воздухе повисла туманная морось. Они сидели в номере и слушали крики носившихся над самой водой и пляжами птиц-рыболовов. Джехана снова задумалась о процитированных словах. Сура толковала о конце света. А Гейзенберг думал только о начале – и о надежно сокрытых в нем тайнах.
