В ужасе кинулся бежать назад. Мечется туда и сюда, как рыба в садке, а выхода нет. И окна в палатах замурованы, только одно, чистое, блестит разноликой слюдой. Туда!
Кое-как, разбив ногой окно, выглянул. Вот откуда шум! Да это он в Кремле! На стенах стрельцы с палашами торчат, знаки факелами подают. Люди под стенами снуют, нарядный люд ходит – то ли праздник, то ли ярмарка. Всё лотками уставлено, а на них чего только нет! Петушки сладкие, кренделя, калачи… Крики:
– Ай да пироги, только зубы береги! С сахарным примесом, в полпуда весом!
– Блины, блины! Сочны, молочны, крупитчаты, рассыпчаты!
Дальше – заячьи шкурки, железная рухлядь – скобы, подковы, скребки, уздечки. На прилавках – щепетильный товар: иголки, булавки, заколы, пугвы, тесьма, лента, «кому мыльце – умыть рыльце?». Где-то ходи узкоглазые сидят, снадобьями торгуют, длинные косы оглаживая. Квасники разносят своё:
– Вот квас – в самый раз! Пробки рвёт, дым идёт – запыпыривай!
Рыбники из ряда кричат, что сёмги пуд – сорок копеек тут! Селёдками за хвосты в воздухе потряхивают:
– Бери – не хочу, на полушку проглочу! Сам ловил, сам солил!
А прямо под окном – лоток с кусками тёмного мяса. Два продавца крутятся, что-то на колоде рубят: один топором машет, другой помогает, держа лошадиную ногу за копыто и говоря:
– Ты его, Нилушка, лучше на три кусмана руби!
«Что? Нилушка? Тать! Поймать!»
Выпрыгнул из окна, метнулся к лотку, где имя ненавистное прозвучало. Но лоток вдруг пропал. Он спешит по рядам – найти не может!
И, как назло, стая собак за ним увязалась. Он бежит – и собаки бегут, лают, за ноги цапнуть норовят, только уворачивайся! Вот уже из рядов выбежал, а собаки не отстают. О Господи! И всё новые подбегают, в стаю внедряясь! Откуда они? Из псарни вырвались? Пожар где? Урчат, скулят, визжат и подпрыгивают, то ли куснуть, то ли лизнуть норовя. А те псы, что сзади безгласно струятся, – самые опасные: пасть от лая свободной держат, чтоб вцепиться наверняка!
Да нет, это не собаки, это татарчата! Татарчата! Целая стайка – полуголы, скуласты, щекасты… Бегут, хватают за руки, за рубаху, кричат:
– Кетмень дай! Бушлат дай! Ялла! Тенге дай! – цапают за локти цепкими коготками.
Он кричит в ответ:
– Тенге йохтур! Йок!
А они ему:
– Харам! Секим-башка!
А он им:
– Гяльбура, янычарь!
Вот вбежал к себе в горницу – а они за ним: стали хватать всё со столов, за пазухи ныкать, переворачивать скамьи и поставцы. С него рубаху сорвали, норовят и портки стянуть. До икон добрались, стали сошвыривать их с бранью со стен, топча их и ругаясь, отчего он попятился и рухнул навзничь…
