— Злитесь вы нынче.
— Злюсь. Состоялся ошеломляющий разговор, и оба собеседника — и вы и Холин — дружно забыли, как он состоялся!.. Ладно, давайте работать. — Он мимоходом включает диктофон: — В магазине на Таганке было много народу?
— Обыкновенно.
— Пиво было?
— Не знаю, при мне не спрашивали.
— Никто не спрашивал пива?!
— Откуда оно вечером, Пал Палыч?
— Пол-очка в вашу пользу. Вернее, в пользу Холина.
Знаменский поворачивается к столу и быстро раскладывает веером несколько фотографий.
— Прошу поближе. Который из них Киреев?
— Не вспомню… — мается Тобольцев.
— Ох, Василий Сергеич, туго вам придется на суде!
— Нет, Пал Палыч, мне уже будет все равно, — произносит Тобольцев вдруг совершенно безмятежно.
«Почему?!» — просится у Знаменского с языка. Но он не произносит этого вслух. Если прозвучала не пустая фраза, если вырвалось что-то подспудное, Тобольцев уклонится от ответа и все.
— Мать Холина нанесла мне визит, — сообщает Пал Палыч в затылок Тобольцеву.
Тобольцев живо оглядывается.
— Да?
— Да, представьте. Ругала вас пьяницей и жуликом.
— А!.. — отмахивается Тобольцев.
— Подарила копию трогательного письма: «Глубоко раскаиваюсь в своем ужасном поступке… не сплю ночей… обещаю загладить перед вами…» Слеза прошибает.
— Считал долгом попросить прощения.
— Логичней бы у семьи Киреева, не находите?
Тобольцев растерянно моргает и морщится. Знаменский прав.
— Там оплакивают мужа, отца, деда троих внуков… Как вы переслали письмо, минуя администрацию?
— Пал Палыч, лишнего врать не хочется, а если правду, то поврежу человеку, который ни при чем… А какая она — мать Холина?
— Его мать? — Знаменский удивлен.
— Ну да. Любит его?
— До полной бессознательности. Чтобы накормить своего волчонка, не жаль чужих ягнят.
— Ага, это хорошо.
— Хорошо?!
— А что ж? Я ради своих тоже готов в лепешку. Ради ребят не грех…
Знаменский останавливается против него и спрашивает в лоб:
— Что за история со складчиной в их пользу?
— Теща проболталась? — дрогнув, картавит Тобольцев.
— Поскольку идет допрос, ваша функция — отвечать.
— Понял, куда клоните… Кто же я есть в ваших глазах? Что я, по-вашему, продал?! У меня дети растут, им отец нужен. Какие деньги отца заменят?.. Да если б возможность вырваться… какие тут деньги… да я бы… я бы стены разнес! Но судьба заставляет… Надо.
— Тот же старый добрый вариант: «заела совесть»?
— Заела совесть.
— И гложет раскаяние?
— Гложет, — упрямо повторяет Тобольцев.
— И убитый Киреев в глазах стоит?
