Груше. Хоть все тридцать. Все равно я выскажу тебе все, что о тебе думаю, пьянчужка. Чего стоит твоя справедливость? Как ты смеешь так говорить со мной? Ты же похож на треснувшего Исайю на церковном окне! Когда мать тебя рожала, она никак не думала, что ей придется сносить от тебя побои, если она возьмет у кого-нибудь горсточку пшена. Ты видишь, что я дрожу перед тобой, и тебе не стыдно? А им ты слуга, ты следишь, чтоб никто не отнял у них домов, которые они украли! С каких это пор дома принадлежат клопам? Если бы не ты, они, чего доброго, не смогли бы угонять на свои войны наших мужей! Продажная ты тварь, вот кто ты!
Аздак встает. Он сияет. Он неохотно стучит молоточком по столу, словно требуя тишины. Но так как Груше не унимается, он начинает отбивать такт ее речи.
Я тебя нисколько не уважаю. Не больше, чем вора или грабителя. Те тоже творят, что хотят. Ты можешь отнять у меня ребенка, сто против одного, что это так и будет, но знай одно: на твою должность надо бы сажать только ростовщиков и растлителей малолетних. Лучшего наказания для них не придумаешь, потому что сидеть выше себе подобных гораздо хуже, чем висеть на виселице.
Аздак (садится). Теперь тридцать пиастров, но больше я с тобой препираться не стану, мы не в трактире. Не буду ронять свое судейское достоинство. И вообще я утратил интерес к твоему делу. Где эти двое, которых нужно развести? (Шалве.) Введи их. А ваше дело я откладываю на четверть часа.
Полицейский Шалва уходит.
Первый адвокат. Даже если мы не скажем больше ни слова, можно считать, что решение у вас в кармане.
Повариха (Груше). Ты сама все испортила. Теперь он заберет у тебя ребенка.
Входит очень старая супружеская чета.
Жена губернатора. Гоги, где моя нюхательная соль?
Аздак. Я беру.
Старики не понимают.
Мне сказали, что вы решили развестись. Сколько лет вы уже вместе?
Старуха. Сорок лет, ваша милость.
Аздак. Почему вы желаете развестись?
Старик. Мы друг другу несимпатичны, ваша милость.
Аздак. С каких пор?
Старуха. С самого начала, ваша милость.
Аздак. Я обдумаю ваше желание и вынесу решение. Но сначала я покончу с другим делом.
Полицейский Шалва отводит стариков в глубину сцены.
Мне нужен ребенок. (Кивает Груше и дружелюбно наклоняется в ее сторону.) Я вижу, ты любишь справедливость. Я не верю тебе, что это твой ребенок, но, если бы он был твой, разве ты не желала бы ему богатства? Ты все равно должна была бы сказать, что он — не твой. И сразу бы у него появился дворец, множество лошадей в конюшне, множество нищих у порога, множество солдат на службе, множество просителей во дворе. Не так ли? Что ты мне на это ответишь? Разве ты не хочешь, чтобы он был богат?
