Отбывшее свое наказание люди выглядели ошалевшими и какими-то нездоровыми. Бледные, небритые, с потухшими глазами и либо угрюмые, либо взбудораженные, суетливые. Они часто болтались возле магазинов, покупали спиртное, табак, конфеты и на ходу пили и ели. Бесцеремонно разглядывали каждую женщину. И уж, конечно, бросались поговорить с женщинами, что-то им рассказать, предложить. С детства помню эти сцены. Вот один раз какой-то высокий, худой, одетый в черное мужчина с татуированными руками бросился с крыльца магазина к нашей соседке тете Любе и стал говорить: «Слушай, раскрасивая, а что если мы сейчас с тобой закатимся в кафе и закажем музыку! Ну? Праздника, понимаешь ли, хочется, душа просит. Настрадался я, понимаешь ли, нагоревался, а теперь погулять хочу! Что ты на это скажешь? Где тут у вас шантаны? Где музыканты струны рвут? Пойдем, лапочка, я для тебя ничего не пожалею». Тете Любе, нашей соседке, было тогда лет сорок. Она хромала и немного заикалась. У нее после болезни плохо поворачивалась шея. И даже хромая она попробовала убежать. А тот высокий мужчина шел за ней и продолжал ее уговаривать. Наконец он отстал и вернулся к магазину. Потом он пьяный ходил по городу и приставал к женщинам.
Мама учила меня: «Если к тебе подойдет незнакомый дядя с рисунками на руках, сразу кричи, беги прочь и зови на помощь. Они криков боятся, эти дяди. А если будут тебе что-нибудь предлагать – шоколад, конфеты, не бери ни в коем случае. А то заманят, заведут и истерзают». И я с детства боялась тех, кто появлялся в нашем городе из-за леса. И все другие дети тоже боялись. Мы росли с чувством тревоги и опасения, и при виде взрослых незнакомых людей всегда замолкали и сжимались.
Иногда женщины, приехавшие на свидание в колонию, стучались в дома и спрашивали, нельзя ли снять комнату на три дня или на неделю. Объяснение следовало всегда одно и то же: «Свидание задерживают, говорят – ждите распоряжения. Наверное, провинился, или начальство характер показывает». Как-то раз одной весной, когда мой брат лежал в больнице, а папа уехал на похороны нашей бабушки, мама пустила в дом приезжую. При ней находилась девочка, моя ровесница. Она была замкнутая и задумчивая. Я позвала ее играть, и она немного оживилась и стала рассказывать о своей жизни: «Папа зарубил маму топором и теперь в тюрьме. Мы с родной тетей приехали к нему на свидание, а нас не пускают, говорят – ждите несколько дней. С тетей жить хорошо, а папа вернется не скоро: его лишили свободы на пятнадцать лет, и прошло только три года. Мне сейчас двенадцать, а когда он выйдет из тюрьмы, мне будет двадцать четыре».
