— Хватит, Гектор, прошу тебя, — сказал Фозерингем и, повернувшись к Этуотеру, спросил:
— Вы сегодня вечером свободны?
— Нет, я ужинаю у Наоми Рейс.
— А то могли бы поужинать вместе. Что ж, Наоми от меня привет. Может, загляну к ней попозже вечером.
— Нам с Софи пора идти в кино, — спохватился Барлоу. — Может, успеем еще по одной?
Они выпили еще по одной. Барлоу и Софи встали.
— До свидания, старичок. До свидания, Софи, любовь моя.
— Заходи как-нибудь, — сказал Барлоу.
— Зайду, зайду.
Они вышли.
— Какая прелесть эта Софи! — воскликнул Фозерингем. — Вот бы и мне такую.
— На ней свет клином не сошелся.
— Вы правы, не сошелся. Весь вопрос в том, где их брать.
Этуотер ничего не ответил. Он огляделся. На стенах висели зеркала, много зеркал, с красными, синими и золотыми надписями на стекле. На стене напротив он заметил фотографию принца Уэльского, закуривавшего сигарету.
— Ах, — вздохнул Фозерингем. — Où sontelles, vierge souvraine? Mais où sont les neiges d’antan?[10]
— В самом деле, где?
— По-моему, эта девушка влюблена в Гектора.
— По-моему, тоже.
— Нет, я вовсе не собираюсь ее у Гектора отбивать. Просто забавно.
— Да.
Мейзи, которая стояла за стойкой, подперев голову обеими руками и не отрываясь смотрела на них, сказала:
— Между прочим, мистер Фозерингем, вы еще толком не извинились.
— Не приставай, Мейзи.
— Это я к вам пристаю?!
— Ты, Мейзи, ты.
— Тоже скажете!
— Будет, Мейзи, всему свое время.
Официантка засмеялась. Потом взяла тряпку и вытерла стойку: она положила Этуотеру в джин слишком много мяты, и джин вылился. Хорошенькой ее назвать было трудно, но у нее было смышленое личико и вьющиеся волосы. Насухо вытерев стойку, она подошла к той части бара, где находились холодные закуски, и стала делать сэндвичи с ветчиной. Фозерингем вздохнул.
— Иногда, — сказал он, — я думаю о том, что молодым людям вроде нас с вами будущее не сулит ничего хорошего.
И он повертел стакан в пальцах. Вид у него сделался вдруг печальный.
— Еще джина? — спросил Этуотер.
— Да, пожалуйста. Что мы видим перед собой? Пивные, сотни, тысячи пивных с тошнотворным запахом. Армии мертвецки пьяных журналистов.
— Выбросьте вы их из головы.
— Миллионы официанток, которые говорят одно и то же.
Этуотер кивнул.
— Выпивка, которая так ужасна, что от нее с души воротит. Женщины, которые причиняют одни страдания.
— А Америка?
— Ах, — вздохнул Фозерингем. — Америка! Но день отъезда еще не установлен.
— Разве это имеет значение?
— Как знать.
