Меж тем часы пробили одиннадцать, компания начала расходиться, таверну готовились запереть на замок; об эту пору пятеро оставшихся внутри дома постоянных обитателей размещались следующим образом: трое старших, а именно сам Уильямсон, его жена и служанка, были все заняты делами на нижнем этаже — Уильямсон нацеживал эль[158], портер[159] и прочие напитки соседям, ради которых дверь стояла приоткрытой до полуночного боя часов; миссис Уильямсон и служанка сновали с разными хлопотами взад-вперед из кухни в маленькую гостиную; малышка-внучка спала крепким сном с девяти вечера на первом этаже (в Лондоне первым этажом неизменно считается фактически второй, соединенный с нижним лестничным пролетом); наконец, поденщик тоже удалился к себе на покой. Он квартировал в доме Уильямсонов постоянно и занимал спальню на втором этаже. Он уже успел раздеться и улечься в постель. Будучи рабочим человеком, вынужденным вставать спозаранку, он, естественно, стремился поскорее заснуть. Но в тот вечер ему никак не удавалось утихомирить волнение, вызванное недавней резней в доме № 29, — и, взбудораженный до предела, он никак не мог сомкнуть глаз. Возможно, что краем уха он слышал о подозрительном незнакомце — или даже заметил сам, как тот прокрадывается по залу. Но и без того мастеровой хорошо сознавал другие грозившие дому опасности: прилегающие кварталы кишмя кишели хулиганами; до былого жилища Марров было рукой подать, а это значило, что убийца тоже обретался где-то по соседству. Все это не могло не вызывать опасений. Но для беспокойства у мастерового имелись и свои, особенные основания: главным образом смущало его то, что Уильямсон прослыл в округе толстосумом; соответствовало это истине или нет, но многие твердо верили, что у владельца таверны денег куры не клюют: они якобы текут к нему непрерывным потоком — и в шкафах и ящиках уже накоплены целые груды; рискованным, наконец, казался и демонстративный обычай оставлять входную дверь приоткрытой в течение целого часа — часа, таившего в себе дополнительную угрозу: ведь напоказ выставлялась уверенность в том, что незачем страшиться столкновения со случайными гуляками, поскольку весь подвыпивший люд был выставлен за порог в одиннадцать. Правило, заведенное для удобства обитателей и способствовавшее доброй репутации таверны, теперь служило открытым свидетельством полнейшей незащищенности дома от непрошеного вторжения. Поговаривали, что Уильямсон — грузный, неповоротливый старик — должен был бы, из осмотрительности, запирать входную дверь сразу после того, как разойдутся посетители.
