– Я знаю, знаю, – говорила она, уже собираясь.
– Они ведь и сюда приехали не из-за нас, а чтобы побыть вдвоем, выяснить отношения. Ты это хоть понимаешь?
– Понимаю, Алеш, понимаю.
– Так давай не будем им мешать! Пусть выясняют на здоровье, пусть разбираются.
– Я и не буду мешать.
– У людей кризис, это нормально. Такое у всех случается.
– Я только посмотрю, как она.
– Поверь мне, такие вещи должны решаться между двумя. Чужие советы здесь не помогут. Только хуже будет.
– Я быстро, – только бросила она в ответ и помчалась к сестре.
Я, конечно, знал, что значит это ее «быстро». Сейчас сядут вдвоем, станут лить слезы, жалеть и утешать друг друга, вспоминать старое и строить планы на будущее… Дома мне было совершенно нечем заняться. Связи здесь, в горах, не было никакой, ни интернета, ни телефона, ни даже телевизора. Я видел как-то в руках у Алины книжку, огляделся, нашел ее у кровати и, перелистав, тут же бросил на место – на редкость скучный девичий роман.
Я горько вздохнул. Не нравилась мне эта поездка. Не нравились Алинины родственники, и не они сами – бог бы с ними, нам вместе не жить – а то, какой становилась при них Алина, вечно чем-то обеспокоенной, нахмуренной, раздражительной. Удрученный этими мыслями, я вышел – не сидеть же здесь в полном одиночестве; не спеша спустился по дорожке, оглядывая домики и удивляясь их унылой пустоте, внизу постучал в магазинчик, что стоял рядом со сторожкой, там снова никто не ответил, я глянул на часы и вспомнил – сиеста, перешел дорогу и отправился вдоль поля по кустистой нетоптаной траве. Изредка мимо меня с гулом неслись автомобили, и только они исчезали, становилось тихо, свежо. Над головой толпились уже тучки, прикрывая собой солнце, было одновременно и пасмурно, и ярко. Взвывал и пронизывал холодом ветер, а в следующую минуту лицо жгло открывшееся из-за облаков солнце, и от его горячего жара слепились, тяжелели глаза. Было беспокойно и неопределенно, когда не знаешь, то ли небо сейчас разойдется, то ли хлынет вот-вот дождем. Из живописного я отметил про себя лишь горстки бледных тощих маков, торчащих по обочинам дороги, в остальном же было здесь дико, нехожено. Ботинки мои вязли во влажной и липкой траве, и скоро я остановился, заставил себя еще раз оглядеться вокруг, коря себя за то, что недостаточно полюбовался и оценил красоту этих мест, и, с ощущением сделанного дела, вернулся наверх.
Когда я уже подходил к дому, начался дождь. Алины, разумеется, еще не было. От нечего делать я лег спать.
