Она присела на замшелое бревно, в эту осень покрывающееся наростами опят. Возвращаться в наполовину вкопанную в землю хатку ей совсем не хотелось.
«И все же надо идти. Может, эльф проснулся и мучим жаждой, или, что хуже, его вновь уволокли в бред набравшие силу страхи… Но как же не хочется идти…»
На край бревна, видимо посчитав почти неподвижный силуэт женщины естественным древесным продолжением, неторопливо разминая лапки, выползла ящерка. Ее шкурка цвета болотной зелени нежилась под прикосновениями солнечных лучей. Ящерка знала, что тепла осенних дней осталось очень мало и нужно наслаждаться ими максимально. Чтобы удалось забрать в зиму тайный сундучок с самыми приятными воспоминаниями и доставать их одно за другим, перемежая с зыбкими снами предстоящей многомесячной спячки.
Ящерка думала о своем и казалась при этом символом безмятежности. Она являла собой живое доказательство, что те, кто не размышляет об устройстве мира, однозначно живут с ним в большем согласии, чем философствующие особы.
А мысли Оденсе все бежали вдаль. И скоро она уже не видела перед собой ни ручья, ни ящерки – власть воспоминаний иногда так велика. Она вполне способна сделать человека на время слепым. И так реальны порой образы, возникающие перед внутренним взором, хотя в помине нет их уже на земле.
– Трава берет в себя знание не только из семени, которое упало в почву и проросло травой. – Старая берегиня Ильсе, знатная травница Озерного края, учила девочек своему искусству, уводя их на много дней в леса. – Вырастет вот такой же, как он, на кладбищенском погосте, – она сорвала, надломив у корня, стебель зверобоя, увенчанный пышным цветком, – и сила в нем будет уже совсем иная.
Ильсе была совсем старой, но в отличие от многих других представителей Светлого Братства она бредила не доказательствами человеческого совершенства, а лесом, нетронутой людьми и их страстями природой. Она затрагивала в своих рассуждениях многое, еще неподвластное детскому разуму.
Конечно, травница знала, что они не постигнут сути всего ею сказанного. Но еще она знала, что у детей прекрасная память и сознание, впитывающее все, что видят, что слышат, не подвергая анализу. И то, что не было понято ими сейчас, но запало в душу, рано или поздно всплывет и породит созвучные ее нынешним рассуждениям мысли.
– Вот хорошая полянка, сядьте все… Что значит – где? Вот здесь, на солнышке сядьте – на коряжках поосторожнее… Ну вот, не успела договорить, сразу – а-а-а! Отряхивай, отряхивай свою юбку! И вы, остальные, перестаньте пищать – не съест же она вас! Сороконожка может своим ядом ошпарить, если по голой коже пробежит, и только. И то – в мае… Так что ничего твоей юбочке не сделается. Подумаешь – слизь… Ты вот сороконожку стряхнула да ботиночком прихлопнула – ей-то несравненно хуже, чем тебе. – И травница задумчиво вперивала взгляд в одну из ближайших слушательниц, пытаясь поймать ускользнувшую мысль предыдущего повествования. – Итак, сядем все прямо на траву, подстелив под себя торбы… – Кряхтя, она усаживалась сама, поудобней устраивая свои болезненные ревматические колени. – Посмотрите вокруг… – Девочки смотрели, стараясь узнать среди буйного цвета знакомые растения. Наблюдая за ними, старуха качала головой и вздыхала: – Эх, неправильно вы смотрите, неправильно… Смотрите вокруг – сколько света разлито по этой полянке. Неужели это так трудно увидеть – свет? А тут он пронзает каждую вашу клеточку и вы чувствуете, что сами сотканы из света с головы до самых кончиков пальцев… Чувствуете?
