– «Ну, как снимет, пусть подойдёт ко мне!» – попросила начальница, не задумываясь о смысле своих слов.
Через мгновенье обе прыснули от смеха, постепенно всё больше им заливаясь. Платон, не ведая причины того, появился в дверях кабинета, с удивлением поочерёдно слушая эмоциональный и сбивчивый рассказ женщин о только что происшедшем, невольно думая, что ему всё-таки уже удалось постепенно привить чувство юмора своим, поначалу не в меру серьёзным, сотрудницам, и высказывая своё профессиональное резюме:
– «Да, весьма забавно!» – и тут же, вспоминая другой очередной разговорный ляпсус сотрудниц, он прокомментировал:
– «На днях наша Инна дала ценное указание, пришедшей к нам передать факс, Ноне, не смогшей сразу правильно вставить в него бумагу! Показывая рукой на факс, она изрекла весьма ценное замечание: «Нон, вставлять надо, когда вся головка вылезет!», так-то!».
– «Фу, да ну, тебя!» – замахала руками, словно отбиваясь от насильника, Надежда:
– «Вечно ты со своими сексуальными прикольчиками!».
– «Так это не я, а Инна!» – невольно оправдывался, удивившийся её непониманию, Платон.
Коллеги, продолжая ржачку, не успели остановить Платона от воспоминания недавно происшедшего диалога между Инной Иосифовной и, часто к ним заходившим, старым академиком от медицины, Александром Яковлевичем. Тот, показывая на свою клюку, без которой он уже не мог ходить, неожиданно изрёк:
– «И когда же я брошу палку?!».
Но, к счастью Инна, не вдумавшись, или сделав вид, что не поняла иносказательности его слов, совершенно не прореагировала на его перл.
Через некоторое время, невольно слушавший их диалог, и с трудом сдерживавший смех, Платон, услышал неожиданное продолжение их задушевной беседы.
Александр Яковлевич отвечая на вопрос Инны по поводу сбоев в работе её желудка, поучительно произнёс:
– «Тебе надо наладить свою флору!».
Та, часто любившая перечить по поводу и без, как всегда эмоционально парировала:
– «Да она у меня давно налажена!».
Академик, не любящий возражений, видимо раздражённо, но, в то же время, как-то задумчиво, почти тут же засыпая, пробормотал весьма тихо, невнятно, но вполне понятно:
– «Ну, да! Ты же давно дефлорирована!».
Так как Инна привыкла слушать, в основном, только себя, без умолку что-то сбивчиво и взахлёб рассказывая, сказанное услышал только Платон, который, еле сдерживаясь от смеха, тут же вынужден был почти пулей выскочить из кабинета. Пройдя в другую комнату он, к своему дальнейшему сожалению, невольно поделился услышанным с Марфой Ивановной.
