— Юрек, это ты?!
— Старина! — рявкнул тот и с силой стал продираться в его направлении, используя чемодан в качестве тарана.
— Привет, Болек! Что ты тут делаешь?
— А тебя откуда сюда принесло?! И мундир? Служишь в танковых войсках?
— Служил. Только что демобилизовался. Каким ветром тебя сюда занесло? Всю войну из Ченстоховы шагу не сделал. Неужели землетрясение?
Оба, говоря одновременно и немного хаотично, пробрались к столику инженера. Сразу же заказали пива, и за кружками потекла быстрая беседа.
— Так, так, будешь строить электростанцию? Это сейчас называется «общественный заказ». Поздравляю. Ты доволен?
— А ты, Юрек, женился? — с явным ужасом в голосе вскричал Осецкий, заметив золотое кольцо на пальце старого друга.
— Да, немножко. Знаешь, такой военный брак. Присмотрел домик под Еленей-Гурой. Как устроюсь, ты должен ко мне приехать.
— А где твоя жена?
— Пока у родителей в Кракове. Там такие домоседы. Не то что я, варшавянин, у которого небо вместо крыши, а из всей мебели остались только две руки. Но я их расшевелю.
— А когда ты пошел в армию?
— В январе. Как увидел, что фрицы драпают, сначала покрутился, а потом сразу — в танкисты. Первая армия, знаешь. Колобжег и дальше.
Осецкий присмотрелся к орденским планкам друга и немного смешался.
— Так у тебя вон что… а это? И ранение было? — спросил, показывая на звездочку, светящуюся на голубой ленточке.
— Зацепило голову. Поморский Вал. Скажу тебе коротко: болото, лед, снег, холодно, и тут нас вдруг как давай лупить. Мы на это встаем, забираемся в танки и так даем газу, что потом их можно было лопатой собирать. Что ты так смотришь? Я в своем уме. Это был панцерфауст, в мотор нам попали. Водителя нашего убило.
Он помолчал с минуту, вглядываясь в глубину янтарной жидкости, и добавил:
— Хороший был парень, веселый. Из Вильнюса. Так чудесно ругался! Поэт.
Помолчали вместе.
— А сейчас ты что делаешь?
— Еду к жене. Переночую здесь, а завтра в полдень будет машина до Кракова. Прямое сообщение. Один мужик меня подвезет.
Они встали и пошли наверх. Еще немножко болтали, но Осецкому уже чудовищно хотелось спать. Он едва видел — так мгла застилала глаза.
Но все-таки зашел в комнату друга. Когда офицер открыл чемодан, чтобы достать полотенце и мыло, Осецкий заметил что-то округлое и блестящее.
— А это у тебя что? Юрек, умоляю, одолжи мне этот будильник. На эту ночь. Мне обязательно нужно встать в шесть утра, а чувствую, буду спать как убитый.
— Бери.
