— Судьба вышла? — взъярился Кулагин и рванул пуговицы на гимнастерке. — Одному — с голоду пухнуть, другому — рожу у немца наедать? Мне — кровь проливать, а ему?! — Он резко схватил Сашку за грудки, притянул к себе, чуть не свалив с табуретки. — Говори: кем в плену был?! Как на духу говори! — Лицо у Дмитрия задергалось, побелело. — Я право имею спрашивать! Ну?
— На мне опыты ставили, — тихо ответил Великоречанин.
— Опыты? Это какие такие опыты? Как рожу на шоколаде нажрать?!
Марейка испуганно вскрикнула и вцепилась в брата, Федор зажмурился и тяжело покрутил головой.
— Значит, немцу служил?.. — полушепотом выдохнул Кулагин. — Значит, продался?
— Отпусти его! — неожиданно звонко выкрикнула Великоречаниха. — Отпусти! И ступай из избы. Уходи — вон порог.
Дмитрий резко обернулся к ней, хотел что-то сказать, но она дернула его за рукав и указала на дверь.
— Уходи, Митрий. Не трогай моего сына. Уходи!
Кулагин встал, отбросив табурет, и судорожно перевел дух.
— Какой ни на есть, а мой. Уходи, Митя, — тихо повторила Великоречаниха.
— Пошли отсюда! — приказал Кулагин и толкнул Федора. — Тут нам делать нечего. Идем.
Федор сидел, опустив голову, и культи в рукавах гимнастерки мелко подрагивали.
— Ничего, я тебя выведу на чистую воду! — рубанул Кулагин и, круто развернувшись, ногой растворил дверь.
Нераспечатанная четушка стояла на столе, и синели в плошке остывающие драники…
Шмак подступил к Валькову со шприцем, однако Иван, высасывая кровь из ранок, замахал на него рукой, дескать, иди ты со своими уколами, так пройдет.
— Вам что, жить надоело? — угрожающе спросил эксперт. — А ну, поднимите рубаху!
Иван выругался, ушел к омшанику и сел на ступени, ведущие вниз. Может, отстанет. Однако Шмак призвал Горелова вразумить остолопа и пошел следом. Горелов не вразумил. Ему было некогда. Склонившись над протоколом, он писал уже третью страницу, время от времени шаря озабоченным взглядом по захламленному двору. Шмак начал растолковывать Ивану, что укол — это не больно, всего-навсего гамма-глобулин, его и ребенок переносит спокойно, а он, Вальков, капризнее ребенка, хотя и взрослый человек. Иван молча выслушал врача, плюнул и, забравшись в омшаник, заперся изнутри.
— Он что у вас, псих? — спросил Шмак у Кулагина, бросая шприц в портфель. — Надо же думать немного головой!
— Да нет, он ничего мужик, — ответил старик Кулагин, удерживая рукой дергающуюся щеку. — Когда тверезый — ничего. Это когда выпьет — дурной, а так ничего.
