Церон | страница 2

— А военное маскированное судно?

— Это старые боевые суда, доставшиеся нам от нашей метрополии в наследство, — гласил ответ.

Стеверс и Шимер переглянулись. Нужно было быстро действовать. Дымки эскадры Флита уже начали появляться на горизонте. Нервы многомиллионного населения были взвинчены до крайности. У них за последний год начали появляться радужные перспективы, война же могла бы принести им только рабство. При этом у них была надежда, что, быть может, хоть их потомство когда-нибудь достигнет уровня жизни безработных культурных стран. Война исключала возможность даже мечтать об этом. Стеверс извинился и вызвал остров. Вскоре с острова хелиокоптер понес в столицу Нелли, О'Генри и Осаки. Когда они прибыли, заседание перенеслось в залу радиостанции. Началась в первый раз в мире борьба слова с снарядами эскадры. 24 часа подряд на всех языках слала в эфир мощная станция рапорт и фильму о случившемся. 24 часа громила эскадра Флита одно за другим беззащитные судна государства Архипелага.

Мир волновался, но правительство союза государств мало обращало внимания на это, высаживая десант за десантом. Напрасно О'Генри взывал к Штерну, к Флиту, его вопли слушали только беспомощные соседи и, пожалуй, звезды. Вдруг через эфир дошел до них ряд категорических повторных волн. Эти волны приказывали всем, всем, всем замолчать.

— Говорит КМ, — раздался голос Орлицкого. — Если через сорок минут не прекратится бойня беззащитных людей, то дом, где спит сейчас министр Штерн, будет уничтожен, как и корабль, где находится адмирал Флит. Всем, всем, всем! — заканчивалось сообщение.

Ванда, как зачарованная, не спускала глаз с Орлицкого, ставшего на колени у раскрытого шкафа. Он в нем что-то делал. Прошли томительные двадцать минут, а затем минуты начали казаться вечностью. То же чувствовали и члены военного совета, беспомощно столпившись у окна, из которого виднелся гигантский силуэт флагманского судна. Ультиматум с быстротой молнии облетел весь земной шар. В него никто не верил. Ни Штерна, ни Флита их подчиненные даже не предупредили о нем. Сорок минут прошло, началась сорок первая. С крыши небоскреба, где жил Орлицкий, стало видно пламя над виллой Штерна, а перед глазами столпившихся у окна залы радиостанции, мрачный силуэт флагманского судна начал превращаться в пылающий факел.

Праздновалось первое мая. Население фабричного города расположилось всюду, где было наличие хоть малейшего признака жизни. Все скверы, все города, берег реки — все было занято отдельными группами, пришедшими сюда на весь день. Группа рабочих кровельного цеха завода Венекса по традиции праздновала этот день в нескольких километрах за городом на изгибе реки. Маленькими группами с кошелками и пакетами они стягивались с утра к этому месту. Лучше других знал одряхлевший старик, приведенный под руку внуком, что далеко не все эти праздники ими празднично проводились. В то, что происходило сейчас, он не вдавался, но по встревоженному сумрачному виду родных видел, что что-то не в порядке. Солнце жгло. День обещал быть жарким и ясным. Разбили шатры и заложили костры. То же чинопочитание, как и на фабрике, сохранялось здесь. Автоматически веками эти люди приучились уважать лишь ловкость рук и меткость глаза. Это давало им хлеб, это давало им возможность выжимать максимум заработка при любой администрации. С каждым годом их становилось меньше — на смену их глаз и рук приходили автоматы — но взгляд остающихся на работу не менялся. Рабочий упрямо боролся с администрацией.