Необходимо отметить, что японцы, по-видимому, возвели в принцип возможно широкое и полное ориентирование войск до рядовых солдат включительно, а эта система в связи с интеллигентностью народа давала то, что каждый рядовой солдат был более или менее хорошо осведомлен относительно состава, группировки и действий не только своего полка, но и дивизии, и "очень часто, даже армии". В частности, японские кавалеристы были всегда лучше осведомлены и в общем интеллигентнее пехотинцев.
Но вся беда то заключалась в том, что этих интеллигентных пленных было до смешного мало и что "далеко не все пленные охотно давали показания, ясно отдавая себе отчет в важности соблюдения военной тайны. Прирожденная вежливость, доходящая до угодливости, свойственная японскому народу, заставляла большинство отвечать на вопросы, но почти на каждый вопрос ответом была ссылка на незнание или явно неправдоподобное показание".
В первое время на это не обратили особого внимания и принимали обычные русские меры "развязывания языков" — удары по лицу, насмешки, издевательства и т. д. Но видя, что это не помогает, начали искать другие средства. Под конец войны додумались, наконец, до изолирования более интересных пленных от остальных (с целью изъять их из под влияния унтер-офицеров и старших вообще) и стала пользоваться агентурным опросом, т. е. среди пленных сажали переодетого под японца китайца, подслушивавшего разговоры пленных.
До чего взятие японца в плен было редким явлением в жизни русской армии, показывает также рассказанный Е. И. Мартыновым факт, когда начальник дивизии ген. Добржинский незадолго до конца войны так обрадовался пойманному войсками его дивизии пленному японцу, что "воссев на коня, водил его в штаб 3-й дивизий, в штаб корпуса и по соседним бивакам".
В общем и целом, войсковая разведка, благодаря вышеуказанным причинам, а также благодаря полному отсутствию какой либо организации и систематичности этого дела, — ничего существенного не давала.
Была надежда еще на один источник сведений — на захват разного письменного материала, т. е. разных официальных документов, частных писем, газет и т. п. Однако, во время русско-японской войны русские и здесь не имели успеха. В официальном отчете штаба 1-й армии по этому поводу говорятся следующее:
"…Случаи захвата официальных документов были очень редки и захваченные документы имели только исторический интерес"…
В 1-й армии за все время войны было лишь два случая захвата официальных документов. Первый — это документы канцелярии 2-го резервного японского полка, захваченные в январе 1905 года и второй, — диспозиция, захваченная на офицере 42-го резервного пех. полка.
