Отец вернулся не сразу после окончания войны. В 1946 году их часть отправили на переформирование в г. Горький. Там у него случился первый сердечный приступ. Ему было 43 года. В том же году мы переехали с демобилизовавшимся отцом в Минск, куда его пригласили довоенные друзья на работу. Наум должен был окончить курс и позже приехать к нам.
Послевоенный Минск лежал в развалинах. Отец получил квартиру в одном из двух неразрушенных домов на ул. Завальной. Квартира требовала ремонта: в одной из стен зияла дыра. Одну комнату заняла наша семья, а другую — мамина сестра с дочкой.
Наума приняли в университет на филфак. При этом он должен был досдавать много предметов. Мужское население курса состояло из фронтовиков (кто из действующей армии, кто из партизан). И несмотря на тяжелое время, думаю, оно было самым веселым в их жизни, по-настоящему студенческим.
К учебе они относились серьезно, но хотели наверстать то, что отобрала война: заводили знакомства с девушками, устраивали литературные вечера, танцы.
Писатель Леонид Коваль, поступивший в университет в 1947 году, в своей книге «Дневник свидетеля» (Рига, 2006) пишет: «Собирались на литературные дискуссии. Жадно следили за публикациями в журналах. Читали стихи. Литературным пророком и авторитетом был Наум Кислик, талантливый поэт, фронтовик, остроумец и совесть студенчества. Алесь Адамович уже тогда был известен своей принципиальностью и честностью, хорошим литературным вкусом.»
Если студенческая жизнь протекала достаточно весело, активно, интересно, то события, происходившие в обществе, не могли не наложить свой отпечаток на всю нашу жизнь в целом.
Соседями по этажу у нас были симпатичные и доброжелательные белорусы — Петр Семенович и Степанида Яковлевна с детьми. Степанида Яковлевна часто обращалась к маме за помощью и делилась с ней своими проблемами. Никогда при этом не возникали какие-либо межнациональные конфликты. Однажды Степанида Яковлевна, придя с рынка, сказала маме: «Говорят, что евреи продают на рынке отравленные грибы!» Вскоре осознав, что она сказала, пришла извиняться. Сталинская антисемитская кампания проявляла себя не только на рынке, но и во всех сферах общественной жизни. Идеологических врагов изобличали в науке, искусстве, литературе, в театре, кино. Люди, многие из которых во время войны защищали Отечество, были пригвождены к позорному столбу, лишались работы, становились изгоями.
Об этих событиях Наум рассказывал мне с великой болью. Ситуация действительно была безвыходной и безнадежной: самая передовая, демократическая и справедливая система в мире, ум, честь и совесть нашей эпохи (как она о себе объявляла) обрушила всю свою мощь против людей определенного рода. Конечно, события общественной жизни формировали мировоззрение студентов, вырабатывали в них правила поведения. Одни, которые готовили себя в партийные функционеры, полностью полагались на честь и совесть партии и не имели своей чести. Партия им за это платила определенными жизненными благами. Другие вооружались цитатами из трудов вождей мирового пролетариата, решений съездов партии и могли спокойно существовать в качестве профессоров вузов. Сложнее всего было тем, кто сформировал себя как личность, имел собственное мнение, но не мог его отстаивать.
