О красноармейце Науме Кислике, его друзьях и не только… | страница 2



В 1925 году мама уехала в Москву к своему старшему брату, где вскоре родился Наум. Зарегистрировав сына, родители вернулись в Витебск. Когда появился я (это случилось 1 апреля, но через 10 лет), Наум сидел на заборе и не поверил, что у него родился брат, считал, что его обманывают.

За три месяца до начала войны отца взяли на военные сборы, где он и встре­тил войну на границе с Польшей. Хорошо помню, как он еще в период сборов приехал домой в военной форме и с револьвером. Освобожденный от патронов револьвер я с трудом затащил на подоконник и показывал соседским ребятам.

Когда Витебск уже подвергался обстрелам и бомбежке, мама забрала нас с Наумом к своей маме, которая жила в другом районе города. Однажды ночью раз­дался стук в дверь и в комнату ввалился в плащ-палатке отец. Он рассказал, что чудом спасся из окружения, благодаря тому, что умел водить машину. Он остано­вил попутку и погрузил туда раненых. Шофер сказал, что забежит в магазин за продуктами (магазины уже были брошены). Отец долго ждал и пошел в пустой, как оказалось, магазин. Водитель, думаю, сбежал.

Отец пробыл у нас какие-нибудь минуты и на прощанье сказал:

— Уезжайте куда только можете, чтобы духу вашего здесь не было.

Наум был типичным советским ребенком: радовался успехам индустриа­лизации, победам в освоении Севера, гордился за свою страну. Когда Испания боролась против фашистов, он, как и многие мальчишки его возраста, готов был встать «на самом опасном, на самом главном участке сраженья». Так писал поэт уже в 1950 году в стихотворении «Идут герильерос». «В ударные роты интербри­гады давно записалось мое поколенье».

Внутренний мир поэта лучше всего раскрывают его произведения. Приведу строки из стихотворения, написанного молодым Наумом.


В житейское море я вышел давно,

и годы бегут к тридцати,

а сердце

все тем же волненьем полно,

как в самом начале пути.

Я много ходил,

сухопутьем пыля,

от синих морей в стороне,

но часто

воскликнуть по-детски:

— Земля! —

хотелось неистово мне.

Я верю,

что каждому в жизни дано

нехоженой тропкой пройти,

и пусть хоть немного,

хоть что-то одно

упрямо искать

и найти.

Пусть только

высокая

ясная цель

маячной звездою горит,

ведь столько еще

неоткрытых земель

в том мире,

что нами открыт!

Покуда сердце

на все тормоза

не станет в положенный срок,

пусть ветер, и ливень, и солнце в глаза,

и версты,

и версты дорог.


Это стихотворение стало для меня как бы научным кредо, хоть что-то одно искать и найти.

По чистой случайности последним эшелоном мы бежали из Витебска. Состав тянулся по открытому месту, а далеко над лесом кружили самолеты. Люди напря­женно всматривались в небо то с одной, то с другой стороны вагона. Потом были слышны взрывы, и даже, говорили, снаряд попал в последний вагон поезда.