Крайности всегда абсурдны, и меня поражало, до чего может довести некритичное мышление. На одном из занятий мы изучали, как проводить различные психологические тесты, в том числе на интеллект, например Шкалу умственных способностей взрослых по Векслеру (WAIS), а также личностные тесты, такие как тест Роршаха. Первым моим испытуемым стал муж. Как художник он блестяще справился с визуальной частью WAIS. А его ответы на тест Роршаха были одними из самых оригинальных, какие я когда-либо видела. Он со всей серьезностью отнесся к заданию нарисовать человека, уделив рисунку столько времени и сил, что я рассчитывала получить очень откровенный автопортрет. Но когда он показал мне результат своих трудов, я увидела очень старательное изображение орангутанга, длинные лапы которого тянулись к краям листа.
Я была восхищена и решила показать результаты всех его тестов своему супервайзеру. Та была крайне догматичным психоаналитиком, начисто лишенным чувства юмора. Эта женщина потратила больше часа на совершенно надуманные и пустые интерпретации психической неуравновешенности, асоциальности, подавленного гнева и внутренних конфликтов моего мужа. Она назвала его (человека, который никогда не лгал!) социопатом. Человек, который всегда отличался искренностью и мягкостью, показался ей неуравновешенным, конфликтным, переполненным гневом. И все из-за того, что он решил ответить на тест нестандартно. Мне это показалось настолько смешным, что я начала непроизвольно хихикать, провоцируя дальнейшие разоблачения. С хохотом я убежала из ее кабинета, отказавшись писать отчет по тесту. И эти мои действия также подверглись тщательному анализу с ее стороны.
Реальный опыт я приобрела, занимаясь с многочисленными пациентами во время интернатуры. Тем временем я завершила работу по двум своим дополнительным специальностям – психофармакологии и поведению животных. Мне особенно нравилось изучать животных, и я дополнила свои психологические курсы зоологическими. Они были посвящены биологии морских млекопитающих и включали в себя не только биологию и естественную историю тюленей, китов, дельфинов, выдр, но и такие экзотические темы, как кардиоваскулярные адаптации морских львов к нырянию и система коммуникации дельфинов. Я училась ради удовольствия от процесса и наслаждалась этим. Те курсы не имели ничего общего с моей работой ни тогда, ни в будущем, но они были одними из самых интересных.
Квалификационные экзамены были сданы. Я провела довольно заурядное исследования героиновой зависимости и написала по нему столь же заурядную диссертацию. Затем, после двух недель лихорадочного заполнения своих мозгов невозможным количеством информации, я вошла в зал, где за столом сидели пятеро людей с серьезными лицами. Там я прошла испытание, которое вежливо называют финальным устным экзаменом или, на военный манер, защитой диссертации. Двое членов комиссии были преподавателями, с которыми я проработала несколько лет. Один из них был достаточно добр ко мне, другой – вероятно, чтобы продемонстрировать свою непредвзятость, – безжалостен. Один из трех психофармакологов, он же единственный внештатный, попытался устроить мне настоящий допрос. Но другие двое решили, что он перегнул палку с самоутверждением в статистике и схеме проведения исследований, и вернули защиту в более цивилизованное русло. После трех часов этого изощренного интеллектуального балета я покинула зал и положенное количество времени нервно дожидалась итогов голосования в коридоре. Вернувшись, я увидела все тех же пятерых мужчин, которые сначала показались мне такими суровыми. Но теперь они улыбались и протягивали мне ладони для рукопожатия. К моему огромному облегчению, они меня поздравляли.
