.
Сам профессор – высокий, скромный, блистательный человек – тоже был склонен к быстрым и резким перепадам настроения. Работа с ним (сначала в качестве ассистента, а затем и аспиранта) стала для меня потрясающим опытом. Он был очень творческим, любопытным и открытым всему новому человеком. Строгим, но справедливым в своих интеллектуальных запросах и чрезвычайно терпимым к моим собственным перепадам настроения. Мы интуитивно понимали друг друга, но почти не обсуждали наших проблем, хотя тема плохого настроения и всплывала время от времени. Наши кабинеты были рядом друг с другом, и в депрессивные периоды он замечал, что я выгляжу утомленной и подавленной, и интересовался, чем мог бы помочь.
Однажды мы выяснили, что оба измеряем свое настроение в попытке найти причины и закономерности его скачков. Он – по десятибалльной шкале, от «прекрасно» до «ужасно», я – по шестибалльной, от –3, что означало «полное отчаяние», до 3, что значило «великолепное настроение». Мы обсуждали возможность принимать антидепрессанты, но оба не верили, что они помогут, и опасались побочных эффектов. Как и многие люди в депрессии, мы считали собственные переживания более сложными и экзистенциальными, чем они были на самом деле. Антидепрессанты – это для слабаков, для обычных пациентов. Такая бравада дорого нам обошлась, мы оказались заложниками собственного воспитания и гордыни. Несмотря на продолжавшиеся передряги, я думала, что нашла убежище в работе. Часто, когда я засыпала прямо на рабочем месте, не в силах противостоять жизни, профессор во сне укутывал меня своим пальто и оставлял на столе записку: «Скоро тебе станет лучше».
Все вместе – удовольствие от этого сотрудничества, успехи с другим преподавателем, с которым я продолжала работу с первого курса, сильное влияние Уильяма Джеймса, нестабильность моего собственного настроения, – привело к тому, что я предпочла медицине аспирантуру по психологии. Калифорнийский университет предлагает одну из лучших программ по психологии в США, и в 1971 году я приступила к своим изысканиям.
Уже давно я поняла, что необходимо что-то делать с перепадами настроения. В конечном итоге я выбирала между визитом к психиатру и покупкой лошади. Но почти все мои знакомые общались с психиатрами, а я продолжала верить в то, что со всеми проблемами должна справляться самостоятельно. Так что я остановилась на лошади, приобрела самую упрямую и нервную лошадь из всех возможных, лошадь с характером Вуди Аллена, только не такую веселую. Воображение рисовало мне прелестную картину: лошадь, едва меня завидев, навострит уши, радостно заржет, подбежит ко мне и будет тереться о бриджи, выпрашивая сахар. Вместо этого я получила крайне беспокойное, слегка хромое и не слишком умное животное. Она пугалась змей, ящериц, людей, собак, других лошадей – в общем всего, что встречала на своем пути. При этом она вставала на дыбы и неслась куда глаза глядят. В этом была некоторая польза: когда я скакала на ней, то была слишком испугана, чтобы чувствовать себя депрессивно. А когда чувствовала себя маниакально, я ничего не боялась и безумные скачки мне вполне подходили.
