В своей комнате я показываю на всё сразу, в том смысле — усаживайтесь, где хотите. Женщина правильно поняла мой жест.
Окинув быстрым взглядом комнату, уверено расположилась в удобном красивом кресле. Но, на мой взгляд, выбор не самый лучший: у окна, от столика далеко, подлокотники высоковаты. Пока моя гостья устраивалась, я проверяю содержимое моего кошелька. Высыпаю все монеты на столик и грустно пересчитываю. Нда… Три золотых и это всё. Даже на чай нечего дать. Ладно, придумаю что — нибудь.
— Ин — это же не настоящее имя? — зачем — то интересуется из кресла аббатиса.
— Конечно. Ваше тоже ненастоящее.
— Почти. Юми — не очень распространённое имя, хотя — да, не моё настоящее. — Согласилась аббатиса.
Я не отвечаю; глубокомысленно, по одной монете перекидываю все свои деньги в кошель. Надолго монет не хватило, прямо — таки на раз — два три.
— А как можно заработать денег? — интересуюсь у Юми. — Или хотя бы разменять?
— Заработать? Ну, ты вроде уже заработала. — Заметно недоуменно ответила Юми.
— Э — э? Когда? — Теперь недоумение у меня, причём более заметное.
— Ну, как же! Наш орден объявил награду за достоверную информацию о том, что твориться в деревне и за уничтожение того, что там находилось. — Доброжелательно пояснила женщина. Хотя её голос?
Верхние обертоны слишком чистые, а нижние не хрипят.
— За информацию сколько?
— Пятьдесят монет серебром. И пятьдесят полновесных золотых за уничтожение.
— Угу. — Я прохожу по комнате к окну. — Тогда вам мне платить не за что.
— Это ещё почему?! — Удивилась аббатиса и попыталась встать.
Кресло же, не спешило отпускать из своего мягкого плена женщину. Со второго раза Юми всё — таки выбралась и подозрительно посмотрела на этот шедевр мебельного искусства. — Нужно будет посоветовать поставить такие же у нас в монастыре. Самое то для некоторых посетителей.
Я усмехаюсь. Из таких глубоких и мягких кресел за раз не выбраться, даже если знаешь о подготовленном коварстве.
— Так почему не за что платить? — Спрашивает Юми.
Не знаю отчего, но на женщину она не тянет. Если не ошибаюсь, ей лет двадцать, максимум двадцать один. Или двадцать два?
— Что там происходит — я не знаю, хотя мысли имеются, и уничтожены не все, там ещё много осталось. — Поясняю свои слова.
— Так плохо? — Серьёзным тоном спрашивает монахиня. Не аббатиса, а именно монахиня монастыря Светлой Воительницы.
— Да. Хотя немного информации я могу сообщить. — Прячу кошель во внутренний карман и располагаюсь на стуле у столика.
