А в шестидесятом, когда мне исполнилось десять лет, на мой условный день рождения он подарил мне проигрыватель и десять самых модных пластинок. Такого чуда в нашей деревне еще ни у кого не было. Дальше - больше, на день моего двенадцатилетия он подарил мне велосипед и золотой перстенек с бриллиантом. Наверное, можно меня понять, я привязалась к нему как собачонка, следовала за ним тенью, и ему это нравилось. У нас даже возникла своеобразная игра. Вроде бы я не вижу его и вроде бы он не замечает меня, а потом вдруг неожиданно мы сталкиваемся где-нибудь в сельпо или в клубе.
Господи, если бы я только знала, куда он гнет свою линию... я бы обо всем рассказала маме или пожаловалась своей учительнице, ведь к тому времени кое-какие предпосылки уже намечались. Что-то в наших отношениях изменилось, появилась какая-то непонятная натянутость, и от нее за версту несло едва уловимой гнильцой.
Но кто мог подумать, что такое может случиться? Я ведь по-прежнему считала его своим родным братом. Весной, когда мне исполнилось тринадцать лет, он подарил мне магнитофон, редкость по тем временам необычайную. А потом, в конце вечера, когда мы проводили моих школьных подруг по домам, он вытащил небольшую коробочку с часами и защелкнул их на моем запястье. От радости, счастья и благодарности я заплакала, а он, посмеиваясь, предложил мне погулять по колхозному яблоневому саду.
Там он меня и изнасиловал, тогда я впервые увидела настоящее лицо Петра Геннадьевича Арбузова. Я молила его не делать этого, кричала, плакала, говорила, что я еще маленькая, и мне еще нельзя, и вообще нам нельзя, потому что мы брат и сестра.
"Ты мне такая же сестра, как я тебе папочка, - хохотал он, срывая с меня нижнее белье. - Нашла себе братца! Сейчас от смеха кончу. Подкидыш ты! Понимаешь, вшивый подкидыш. Раздвигай ноги, сучонка приблудная, или я долбану тебя кулаком в лоб, да так, что ты очнешься только к утру, если вообще очнешься".
Можете представить, каково мне тогда было. Сделав свое дело, он давно ушел, а я все лежала под яблоней на траве, мокрой от росы и крови. То ли от боли, то ли от всего того, что мне довелось пережить, я не могла, а может не хотела, шевельнуть пальцем или хотя бы накинуть на себя кофточку. Так и пролежала до рассвета, до того времени когда меня обнаружил колхозный сторож.
Он тут же завернул меня в свой брезентовый плащ и отнес в крохотную сторожку, где долго отпаивал горячим чаем и растирал самогонкой. Милый старик, он не задал мне ни единого вопроса. Просто молча делал свое дело, изо всех сил пытаясь вернуть меня к жизни. Если бы не он, то вряд ли мы с вами сейчас встретились.
