Мы больше не разговаривали. Сидели, молчали и пырились в окна. Потом Серёга вспомнил про сухой паёк, о котором больше никто не думал, и некоторое время жевал. Я раньше был всё время голодный, но сейчас кусок не шёл мне в горло; кажется, Артику тоже. Мы только выпили воду из бутылок.
Уже начинало темнеть, когда лес вдруг сменился забором. Это был всем заборам забор: из каких-то больших белых блоков, высоченный и с колючей проволокой сверху. Через равные промежутки на заборе торчали какие-то штуки, про которые я подумал, что это видеокамеры, Артик сказал, что прожектора, а Серёга — что пулемёты с детекторами движения, но, по-моему, перегнул палку.
Забор тянулся, наверное, километр. И когда мы увидели ворота, это было даже как-то удивительно, будто уже и не ожидалось, что приедем когда-нибудь.
С двух сторон от ворот возвышались две башенки, явно с прожекторами, камерами, а может, даже и с пулемётами. А сами ворота оказались автоматическими. Сперва открылись одни, автобус въехал внутрь, где был какой-то предбанник, — прямоугольное пространство и стеклянные зеркальные стены с двух сторон, — а потом открылись вторые. И мы попали на территорию части.
Про которую сразу было понятно, что это — совсем не часть. Здания из тех самых больших белых блоков и зеркального стекла выглядели модерново, как в фантастическом кино. Они стояли широким полукругом, между ними на полукруглой клумбе цвели пёстрые осенние цветочки с зеленью, как на укропе, а посреди клумбы штырём торчала высоченная тонкая мачта. На самом верху её, метрах в восьми — десяти от земли, каждую пару секунд вспыхивала очень яркая бледно-сиреневая искра.
А всего похожего на воинскую часть тут был пост с автоматчиком около ворот. И я вдруг сообразил, что нам на этом посту никогда не стоять.
После автобуса воздух показался свежим-свежим, какой бывает только в лесу, но, вроде бы, чем-то пахло… даже не скажешь, чем. Как синтетической дыней от жевательной резинки, но этот запах был похож на дынный не больше, чем слабый запах ацетона похож на леденцовый.
А ждал нас немолодой мужик в очевидной униформе, но не военной. На нём был белый комбинезон и белая обувь, вроде кроссовок, с липучками вместо шнурков. На нагрудном кармашке его комбинезона, на бейджике, я прочёл, что мужика звать П. Н. Ростовцев, а на рукаве у него красовалась эмблема, которая мне не понравилась.
Красная то ли стрела, то ли молния, как в фильме «Мгла». И больше никаких знаков отличия.
