эту книгу, на страницах которой я пишу тебе письмо. Прочитай ее, все эти рассказы о феях, храбрых рыцарях и мрачных замках; прочитай о них, если, конечно, ты еще не видела их воочию.
Если с тобой случится то же, что со мной, тогда все странное в этом лесу — ты. Ты — начало и конец его, и у тебя есть назначение, которое откроется, со временем. Я жил в страхе того, что это может произойти со мной. Они приближаются; я чувствую запах ужасной зимы, намного более ужасной, чем этот снежный канун рождества. Я был очень близко... меня могли забрать в это запретное место, но тут ты родилась, и лес выбросил меня, вернул назад. Он вокруг нас, Таллис. Не дай себя обмануть. Не думай о полях как об открытой земле или о кирпичном доме как о чем-то постоянном. Теневой Лес вокруг нас, смотрит на нас, ждет своего часа. Таллис, мы носим с собой живых призраков, они толпятся на краю зрения. Они мудры, по-своему; мы тоже знали их мудрость, но забыли. Но лес — это мы, а мы — это лес! Ты еще поймешь это. Ты узнаешь имена. Ты вдохнешь запах древней зимы, значительно более жестокой, чем этот рождественский снег. Вот тогда ты пойдешь по старой важной дороге. Когда-то я прошел по ней несколько шагов, но они бросили меня...
Посмотри на Сломанного Парня. Я оставил свою отметку на том оборванном дереве. Как только ты поступишь так же, будь готова к всадникам. Посмотри на картинку в книге. Ты слышала их крики? Ржание их лошадей? Сосчитай фигуры, сосчитай подковы. Неужели художник знал? Все это было известно, Таллис, но давно забыто. Нужна особая магия, чтобы все вспомнить.
Ты Таллис. Каприз Сломанного Парня. Это твои имена. Все вещи имеют имена, а некоторые — не одно. Шепотки научат тебя. Имена мест очень важны. Они содержат в себе — и скрывают — великую правду. Твое собственное имя изменило твою жизнь, и я требую, чтобы ты слушала, когда их шепчут. И самое главное, ничего не бойся.
Твой любящий дедушка, Оуэн.
* * *
Поздно вечером Таллис закончила читать письмо и потерла глаза, усталые от попыток разобрать каракули старика. Слова письма были мрачными и, одновременно, успокаивающими. Дед что-то знал о той странной жизни, в которую направляли его внучку. Он даже намекнул, что какое-то время сам жил такой жизнью.
Пальцы Таллис пробежались по словам, написанным убористым почерком; когда-то они ничего не значили для нее; сейчас она понимала значение каждой дрожащей строчки.
Как если бы она долго сдерживалась, но, в конце концов, не выдержала. Это письмо, с его странным и соблазнительным содержанием, лежало у нее уже семь лет, но она сопротивлялась, не хотела его читать. Возможно, знала, что ничего не поймет, но сейчас некоторые узоры жизни начали повторяться. И она точно ничего бы не поняла в пять лет: тогда с ней еще ничего не
