.
Этот отъезд опечалил молодого Меровига тем сильнее, что он никому не смел поверить своего горя. Вслед за отцом он уехал в бренский дворец, место, всегда для него довольно скучное, а теперь особенно казавшееся ему несносным. Фредегонда, как мачеха, питала к детям своего мужа такую ненависть, которая, за неимением другого подобного примера, могла бы войти в пословицу. — Всякая нежность или благосклонность к ним со стороны отца возбуждала в ней зависть и досаду. Она жаждала их смерти и конец Теодеберта, убитого в прошлом году, доставил ей великую радость[135]. Меровиг, как будущий глава семейства, сделался теперь главным предметом ее отвращения и бесчисленных притеснений, которые она искусно умела воздвигать на тех, кого ненавидела. Молодой принц охотно желал оставить Бреннь и соединиться в Руане с той, чьи взоры, а может быть, и речи, давали ему повод думать, что он любим; но он, вероятно, не имел ни средств, ни предлога отважиться на такое путешествие. Вскоре сам отец его, ничего не подозревая, доставил ему на то удобный случай.
Гильперик, упорный в своих намерениях более из душевной вялости, нежели по твердости характера, устроив, по крайнему своему разумению, дела Нейстрии, опять задумал овладеть городами, бывшими целью двухлетней войны между им и его братом. Города эти, взятые обратно австразийскими вождями незадолго до смерти Сигберта, снова признали над собой власть его сына; одни только жители Тура, более осторожные, потому что не столько удалены были от средоточия Нейстрии, присягнули королю Гильперику. Итак, оставалось еще раз предпринять так часто возобновлявшийся поход на города Пуатье, Лимож, Кагор и Бордо. Из двух сыновей, оставшихся по смерти Теодеберта, Гильперик избрал в вожди нового ополчения того, который не бывал еще разбит в битве, именно Меровига. Отец его поручил ему небольшое войско, и приказал вести его в Пуату[136].
Дорога эта была не та, по которой охотно направился бы юноша, если б имел свободу идти по своему желанию, ибо в сердце его кипела страсть совсем не к славе и битвам. Следуя небольшими переходами к берегам Луары с своей конницей и пехотой, он мечтал о Брунегильде и жалел, что шел не по тому пути, который по крайней мере сближал бы его с нею. Мысль эта, занимая его постоянно, вскоре заставила забыть о цели путешествия и о поручении на него возложенном. Прибыв в Тур, он вместо простого привала, пробыл в этом городе более недели, под предлогом желания встретить светлый праздник в базилике св. Мартина
