— А вы романтик, — едва ли не с отчаянием произнесла Софи.
— Разве вас не тронула музыка?
— Как она могла не тронуть! Я в восторге. Вы подарили мне восхитительный вечер.
— Мне бы хотелось, чтобы таких вечеров было больше.
— Я же сказала, вы — романтик. Есть вещи, которые не повторяются. Кроме того, — добавила она рассудительно, — я никогда больше не позволю вам тратить на себя столько денег. Да, о деньгах говорить неприлично, но и вы и я сами зарабатываем на хлеб. Я напоминаю вам это, как сестра.
— Меньше всего мне хотелось, чтобы вы были моей сестрой…
Повисло тягостное молчание. Софи попыталась нарушить его, но не смогла.
— Вы скоро вернетесь к своей сестре, — наконец произнесла она. — Судя по тому, что вы рассказали мне о Милли, думаю, она бы меня одобрила. Мы обе трезвомыслящие.
— В вас есть непонятная мне глубина, которой нет у Милли.
— Вы не знаете меня, Эдвард. Во мне нет ничего загадочного.
— Однако не всем дано обладать тем, что называется темпераментом, способностью глубоко чувствовать… или бросить капор через бурный речной поток. Милли никогда бы не отважилась на такое. Не то, что вы.
— Мой капор всегда на своем месте, — возразила Софи.
— Ваш маленький капор из зеленого бархата и в самом деле был на своем месте, — улыбнулся он.
— Из зеленого бархата? Тот самый, что вы похвалили, когда мимо нас проезжала карета балерины?
Воспоминание о той поездке захватило Софи. Она словно наяву увидела ироничную улыбку Эдварда. Разумеется, он тогда уже все знал.
— Этот капор переделала для меня мама, — пояснила Софи. — Так что видите, Эдвард, я твердо стою на земле, как и ваша Милли. Мой мир — это мир переделанных капоров и платьев. Как бы вы ни опасались за меня, ваши страхи беспочвенны.
Они смотрели друг на друга, будто бросали вызов.
Ночью, лежа в постели, Софи обдумывала разговор с Эдвардом. «Он говорил так, словно о чем-то догадывался, точно опасался за меня… Но ведь это нелепо. Я никогда не показывала своих чувств… чувств, которые едва ли сама понимала до сегодняшнего вечера. Он относится ко мне по-братски, не более того. Зачем мне сердиться на проявление его доброты? Мы оба так далеки от дома. В его сердце я заняла место Милли, которую, он должен оберегать и защищать». Софи с горечью улыбнулась в темноту.
Доброта Эдварда, его забота, беспокойство тронули ее сердце. «Неужели я действительно начинаю оттаивать? Ведь я уже не та, что была до отъезда в Россию. С того времени я многому научилась…»
