— О, папá! Я бы хотела здесь жить! — воскликнула Екатерина.
Ее голубые глаза сияли восторгом. Маленький домик, построенный в голландском стиле, выглядел почти кукольным. Девочки не желали уходить из него, а князь стоял рядом, слегка улыбаясь, но его проницательные серые глаза оставались задумчивыми. Наконец он подал едва заметный знак фрейлейн Браун, и дети, повинуясь строгому голосу немки, покинули голландский домик, раздосадованные.
Они прогуливались по широкой тенистой аллее со статуями и фонтанами по обеим сторонам. Серебряные брызги, взметавшиеся вверх, образовывали между деревьями танцующие миражи света. Вдали послышался стук копыт. Навстречу им ехал всадник. Великолепное животное послушно повиновалось хозяину, хотя, судя по раздувающимся ноздрям, было готово пуститься галопом. Всадник гордо держался в седле. С первого взгляда было понятно, что он привык повелевать. Его благородное, красивое лицо вызвало у Софи интерес, но прежде, чем она успела удовлетворить его, всадник натянул поводья и остановил лошадь прямо перед ними.
— Mon cher Prince![2] — произнес он, склонив голову.
— Votre Majeste.[3]
— Император! — Фрейлейн Браун едва не задохнулась от изумления. Князь поклонился, юные княжны присели в реверансе, а Софи, и фрейлейн Браун склонились в глубоком поклоне. Когда Софи осмелилась взглянуть на мужчин, она увидела, что император спешился и взял лошадь под уздцы.
Император, высокий мужчина с благородной осанкой, улыбнулся девочкам как старым знакомым, и они, снова присев в реверансе, направились дальше вместе с гувернантками, а император, придерживая лошадь, вступил в беседу с князем.
— У его императорского величества такое доброе лицо, — заметила Татьяна. — Правда, мисс Джонсон? Когда Екатерина и я закончим Смольный, мы будем представлены их императорским величествам и тогда сможем посещать балы в Зимнем дворце.
И девочки принялись взволнованно щебетать, пока фрейлейн Браун строго не потребовала по-немецки:
— Потише, пожалуйста.
Когда два джентльмена пустились в беседу, Софи показалось, что она услышала слово «освобождение», странным образом обеспокоившее ее, словно оно имело особый смысл, пока ей непонятный. Софи осмелилась посмотреть на второго собеседника. Император, сохраняя величественность и спокойствие, приготовился оседлать лошадь. Князь стоял рядом и с поклоном ждал. Кивнув на прощание, император двинулся дальше.
Князь, присоединившись к ним, выглядел задумчивым.
