— Вы слышали?
— Может, это он сам с собой!
— Нет, другой голос. Разве там кто есть? — спросил Бурченко ямщика.
— Никого нет там, все уехали... кому там быть...
Киргиз, видимо, смущен был этим вопросом.
— А вот я погляжу!
Бурченко встал и шагнул по направлению к желомейке.
— Не надо ходить, зачем? Там больной ауру... Человек совсем никуда не годится! — ухватил его за полы киргиз.
— Ну, черт с ним, коли никуда не годится!
— Может быть, помочь ему чем-нибудь можно. Со мной всякие средства есть, — заметил Ледоколов. — Зажгите-ка фонарь!
— Не надо ходить! — бормотал ямщик.
— Ладно!
Все трое пошли через дворик. Впереди Ледоколов с фонарем, за ним Бурченко; сзади всех ямщик, значительно поодаль, запрятывая на ходу что-то к себе в шаровары. Он успел воспользоваться удобным случаем и стащил целую связку баранок.
Какой-то странный шорох послышался внутри жилища, когда Ледоколов взялся за кошму, служащую вместо двери.
Вошли, подняли высоко фонарь и осветили внутренность желомейки. Мятая, грязная донельзя солома валялась на полу; тут же лежали два рваных хомута и сломанная дуга. Старый чугунный котел, весь проржавевший, стоял на треноге посредине. Никакого живого существа, кроме прыгающих по всем направлениям блох, не было в желомейке.
— Что за черт? — пожал плечами Бурченко.
— Никого нет! — удивился Ледоколов. — Но я сам слышал. Я не мог до такой степени ошибиться!
— Стой! Я видел босую ногу в этой прорехе, — говорил Бурченко. — Как только мы вошли, она прежде всего попалась мне на глаза; теперь ее нет. Он выполз под кошмой, с противоположной стороны. Тс!..
Оба замолчали и стали прислушиваться.
— Да не бойся, это добрые! — тихо говорил кому-то ямщик, не входивший в кибитку.
— Бить будут... — чуть слышно стонал другой голос. — Урумбайку бить будут!
Путешественники поспешили выйти на свежий воздух. Да и пора было: грудь сжималась от нестерпимой вони, наполнявшей все тесное помещение ульеобразного жилища.
Вся голая, с сине-багровыми полосами, тянувшимися крестообразно по плечам, спине и худым, выдающимся ребрам, с распухшим коленом, обмотанным грязными тряпками, полусидела жалкая фигура еще не старого киргиза и пугливо глядела на русских учащенно моргающими, слезящимися глазами. Но кроме безотчетного страха, в этом диком взгляде чудилось что-то недоброе.
Так смотрит волк, пойманный в капкан, когда к нему подходит охотник-промышленник и, поплевывая на рукавицы, стискивает рукоять топора, обухом которого намерен прикончить пойманного, лишенного возможности защищаться разбойника.
