Когда иерархии рухнули и исчезла злобная, жестокая, мстительная, но организующая сила — всё стало возможно и позволено. Место веры или антиверы заняло суеверие или, точнее, всеверие. Там, где нет Бога — какой бы он ни был — правит бал сатана. Зачем логика, связность, закономерность — дьявол предъявит нам дивный новый мир. В этой зыбко-миражной вселенной всё будет доказано и разъяснено — пусть с помощью Атлантиды и черной магии, теории полой Земли или космического льда — не важно. Главное, мы будем оправданы. Нет на нас вины, ибо были лишь влекомы общим течением. Бог, как и обещал, выплюнул нас — не горячих и не холодных, что ж мы не виноваты, что оказались на стороне сатаны.
Реализм и турбореализм как зеркало и зазеркалье, с той лишь разницей, что последний пытается существовать при отсутствии объекта. Если литература занимается оправданием рода человеческого в целом, то турбореализм оправдывает в первую голову самого автора: слаб, мал и вообще ни при чем, так, гулял мимо. Нужно переждать смутное время, а там героические комитетчики или Конаны-цивилизаторы наведут тишь да гладь: «вот приедет барин, барин всё рассудит». Это к развитию идеи «доброго царя» в конце ХХ века в России.
К певцам современной «твари дрожащей» можно отнести Геворкяна, Лазарчука и Столярова. Любителей потрепетать и пошарахаться — милости просим. Впрочем, и это село не стоит без праведника — подгнивающее, хотя и обильно украшенное премиями-амулетами, древо турбореализма дало побег «этического мистицизма». Читавшие Экклезиаста в курсе, что все в мире повторяется, а успевшие услыхать о Марксе знают, как именно это происходит. Как это ни печально, Монтень возвращается к нам Рыбаковым и Веллером; печален не факт возвращения, а то, КАК оно происходит. Искренность, безусловно важное и благородное качество, но никак не определяющее общую ценность произведения. Попытка этического объяснения и дальнейшего переустройства мира прекрасна, но само благое намерение не делает ни «Трудно стать богом», ни «Самовар» полноценными литературными произведениями. Самые напряженные размышления о нравственном выборе не являются залогом не только талантливости, но и элементарной читаемости книги.
Само по себе намерение вырвать сердце и осветить дорогу заблудшему человечеству можно только приветствовать, но иногда стоит задуматься над преимуществами малых и незаметных подвигов, а то и просто тьмы. Благородство гибельного порыва зачастую оправдывается не необходимостью или полезностью, а, скорее, эстетическим смыслом жеста. В упомянутых книгах, увы не присутствует и эта компонента.
