(но ср. тох. Б. wraunã-то же), лит. šárka = pyc. сорока (о ср. др.-инд. šarikã), лит. liepa=рус. липа (но кимр. llwyf - то же), лит. Kárvé - рус. корова (но ср. алб. ка ‘вол’, а также польск. диал. karw ‘старый ленивый вол’, др.-прус, kurwis ‘бык, вол’) и др. К числу общих балто-славянских лексем иногда относят лит. pirtis=дp.-pyc. пьртъ [237, с. 433], которое является либо непо-средственным, либо опосредованным (через финские языки) заимствованием из балтийских языков; лит. stum̃bras = вост.-слав, zǫbrъ [237, с. 433] - тоже не генетически родственная пара (для славянского предполагают заимствование либо из фракийского, либо еще из какого-то другого источника),.как и лит. perkúnas ‘гром’; имя бога грома по словообразовательным и фонетическим причинам не сводимо к одному архетипу с др.-рус. Перунъ ‘бог грома‘ и т. д. Количество сомнительных балто-славянских общих инноваций увеличивается не только из-за неполной изученности лексики балтийских, славянских и других индоевропейских языков, но также из-за не всегда оправданного дифференцированного подхода к лексемам, имеющим широкий ареал в одной семье языков и весьма ограниченный - в другой. Ограниченный ареал часто характеризует как заимствованную, так и исконную, реликтовую лексему - архаизм. Разграничение этих разных по своему происхождению лексем становится почти невозможным, когда речь заходит о славянских архаизмах, имеющих соответствия только в балтийских языках и засвидетельствованных в зоне действия балтского субстрата (границы которого в разные хронологические эпохи еще нуждаются в уточнении). Если какое-то балтийское слово проникло в славянскую лексику уже после завершения основных фонетических процессов (монофтонгизации дифтонгов, изменений группы tolt-, палатализации и др.), то его заимствованный характер еще можно определить. Ср. ковш < лит. káušas, блр. ловж(а) < лит, láužas и др. Но если заимствование происходило раньше, то отличить такое балтийское слово от славянских архаизмов крайне трудно. Даже отсутствие этимологии и сколь-нибудь широкого словообразовательного гнезда на почве славянских языков, отклонения от славянской словообразовательной системы, особенности семантики (например, субстратные балтизмы часто обозначают особенности местного рельефа, флоры и фауны) не всегда считаются достаточно вескими аргументами в пользу признания заимствованного характера того или иного слова. Подобные лексемы обычно попадают в группу балто-славянских общих новообразований. Таким совместным новообразованием часто считают, рус., блр., польск., укр. днал.
