руке. Словно отпущенная пружина варвар рванулся в бой. Левой рукой он
остановил падающую, вооруженную руку с кривым ножом, одновременно прыгая
и быстро сжимая и свою правую руку на волосатой шее врага. Нападающий
захрипел. Конан, отразив страшный удар, зацепил ногой за колено соперника,
дернул и опрокинул его. Ни единый звук не нарушал тишины, за исключением
глухого стука столкнувшихся тел. Конан, как обычно, сражался в свирепом
молчании. Ни одного звука не вырвалось также из плотно стиснутых губ
лежавшего под ним человека. Правая рука врага корчилась в тисках Конана, в то
время как левая рука безуспешно боролась с ладонью киммерийца, стальные
пальцы которого все глубже вжимались в раздавливаемое горло. Для ослабевших
и дергающихся пальцев, рука варвара казалась стальными клещами. Конан
неумолимо брал верх, вкладывая всю силу своих мощных мускулистых рук в
удушающее давление пальцев. Он знал, что на кону либо его жизнь, или жизнь
этого человека, который подполз в темноте, чтобы ударить его, киммерийца,
ножом. В этом закоулке гирканских гор, не отмеченных ни на одной карте, каждый
бой был сражением до смерти. Дергающиеся пальцы расслабились. По большому
распростертому под киммерийцем телу, пробежали конвульсивные судорожные
движения, а затем поверженный противник неподвижно замер и обмяк.
Конан затащил труп в глубокую тень, между большими камнями, посреди
которых он спал. Он пощупал за пазухой, чтобы убедиться, что драгоценный
сверток, ради которого воин рисковал жизнью, по-прежнему безопасно покоится
13
там. Да, там он и был — тонкая пачка бумаги, завернутая в промасленный шелк —
которая для тысяч людей означала жизнь или смерть. Северянин прислушался, но,
ни один звук не нарушал тишины. В свете звезд возносились вокруг него
мрачные, черные склоны, изрезанные уступами и усыпанные валунами. Вокруг
была глубокая темнота, обычно предшествующая приходу рассвета. Но варвар
знал, что где-то вокруг есть люди, скрытые среди скал. Его уши, чувствительные и
натренированные за много лет, проведенных в пустыне, ухватывали мягкие звуки,
нежный шелест ткани, трущейся о камень и слабое шуршание обутых в сандалии
ног. Он не мог видеть их, но знал, что для них и сам также был не видим посреди
