Матрос запустил двигатель на полную мощность и направил катер к выходу из бухты. Турколимано — одна из самых крупных бухт Пирея, где издавна укрываются рыбачьи лодки; от глубоководного порта и доков ее отделяет мол. Мы быстро обогнули его и по черным маслянистым волнам заскользили к огням Пирея.
Судно «Вольвертем», зарегистрированное в Монровии, стояло на якоре в сотне метров от одного из заправочных пирсов. Это был старый, потрепанный грузовой корабль с высокой трубой и надстройками на верхней палубе. Переплетения толстых мачт и стрел подъемных кранов занимали и носовую, и кормовую его части. Низкий продольный мостик освещала лампочка, но нас не рискнули по нему провести; катер обошел корму, замедлил ход и приблизился к судну у спускного люка. Из отверстия для отвода воды в обшивке корпуса била струя воды, и матрос, чертыхаясь, пытался удерживать катер в стороне от этого фонтана. На палубе мерцал тусклый свет, а откуда-то из недр доносился гул двигателей. В люке мелькнула чья-то физиономия.
Гутар поднялся и ухватил чемодан. Край люка оказался как раз на уровне груди француза. Он забросил вещи внутрь и, подтянувшись, прыгнул следом. Я попытался сделать то же самое, но катер так скакал на волнах, что мне это никак не удавалось. Наконец, во время третьей попытки, из люка выскользнули две руки и, сжав запястья, втащили меня на борт.
Обладатель этих рук, одетый в замасленную, грязную робу, даже не потрудился помочь мне встать на ноги. Как только я плюхнулся на палубу, он стал вращать колесо, чтобы сдвинуть тяжелые дверцы люка, и с помощью рычага опускать на место болты. Катер Геннадио уже исчез в темноте.
Гутар закурил сигарету. Мы так и не обменялись ни единым словом. Задраив люк, матрос в грязной робе знаком велел нам следовать за ним. Я разглядел широкие плечи и внушительную лысину, окруженную пучками вьющихся седых волос. Мы топали по узкому проходу вдоль борта судна, затем, поднявшись по трем железным ступенькам, попали в другой. Матрос привел нас к надстройкам в верхней части палубы. Пол здесь был застелен старым, местами протертым до основания линолеумом. Из-за одной двери слышались звуки какой-то радиопередачи, но никого из членов экипажа, помимо нашего безмолвного проводника, мы не видели. Наконец матрос остановился перед очередной дверью и, ткнув в нее пальцем, впервые заговорил.
— Lavabo,[5] — буркнул он.
Мы кивнули, и проводник, сделав несколько шагов, открыл еще одну дверь.
