Он не слышал ни дверного звонка, ни громкого стука в сенях и остановился лишь оттого, что изнемог и устал, и тут в немой тишине вдруг взмолился взволнованный голос Каверина:
— Продолжай, Александр, ради Бога, дай послушать себя!
Он вздрогнул и стремительно обернулся:
— Экой шут!
Каверин стоял, опершись плечом о косяк:
— Честное слово, я позабыл обо всём.
Он посоветовал через плечо, вновь обращаясь к роялю:
— Кликни Сашку, вели тринкену принести, опомнишься сей же часец.
Голос Каверина вдруг опустился и задрожал:
— Ты знаешь, Васька помер вчера.
На ум пришло торжественно и жутко:
Глагол времён! металла звон!
Твой страшный глас меня смущает;
Зовёт меня, зовёт твой стон,
Зовёт — и к гробу приближает...
[59]Он сидел неподвижно, разминая утомлённые пальцы, говоря так, словно перед кем-то извиняться хотел:
— Я не выходил никуда, нынче только в театр.
— Я искал тебя там, сказали, что был да ушёл.
Он поднялся в каком-то тумане и задул все горящие свечи, оставивши только одну:
— Стало быть, душа его отошла...
Каверин прошёл к столу, но не сел.
— Отец рвёт на себе в отчаянье волосы, однако ж причитает притом, что он этого ждал, что иначе это и кончиться не могло, что Васька сам во всём виноват, что он даже рад, что это кончилось скоро, что Васька наконец перестанет позорить семью и что он обратится сам к государю, чтобы дело было оставлено так и чтобы никто из участников не был наказан.
Александр негромко сказал, подавленный известием меньше, чем думал:
— Отец, в сущности, прав.
Каверин отчего-то заторопился, всё ещё стоя как-то неловко перед столом:
— Якубович, как прежде, готов всё дело взять на себя. Однако ж смерть Васьки точно помрачила его, он обвиняет в чём-то себя и уверяет чуть не прохожих, что и ты за Истоминой волочился и что он этого греха не позабудет тебе.
Александр точно обрадовался и только сказал:
— Это сбывается то, что над нами всеми должно было сбыться, увидишь ещё.
Каверин опустился на стул, с подозрением глядя, спросил:
— На что ты решился?
Он поёжился и не тотчас сказал:
— Пока ни на что.
Каверин прищурился, холодно бросил:
— Тогда я пошёл.
Он предложил, недобро взглянув:
— Тринкену задай, авось полегчает.
Каверин покачал головой, поднимаясь:
— Что-то в горло нейдёт, как узнал.
Он обмер и долго сидел неподвижно.
Очевидно, Завадовский не мог не стрелять. Все участники должны быть в этом согласны, кто был там и видел и слышал те исступлённые Васькины крики.
