и ничуть не жалею об том. Душа Шеллинга поэтична, а разум светел и твёрд. Он толковал нам о свободе наших поступков в её естественной связи с необходимым ходом вещей. Вот бы послушать тебе! Он спрашивал нас, людей молодых, не исключает ли понятие необходимости понятия свободы, явным образом ему противоположного? Мы были, конечно, убеждены, как и многие убеждены до сих пор, не просветивши довольно ума, что эти понятия решительно исключают друг друга. Он соглашался, что на первый взгляд это действительно так, однако же так представляется только тому, чей взгляд скользит по поверхности, не проникая внешней оболочки явлений, а в действительности этого пресловутого противоречия необходимости и свободы вовсе не существует.
Каверин вздохнул порывисто, глубоко, поднял глаза на него и заговорил горячей:
— Необходимость не только не исключает свободы наших поступков, но даже является её предпосылкой и основанием для неё. Если бы не существовал необходимый, законосообразный порядок вещей, просто-напросто невозможна была бы свобода, ни личная, ни политическая, вот что необходимо всем нам понять. Я свободен только тогда, когда делаю то и так, что и как я хочу, но если при этом я не считаюсь с необходимым, своим внутренним законам подчинённым порядком вещей, я не имею возможности рассчитать, как в ответ на мои действия поведут себя эти вещи и люди, и необходимо оказываюсь в плену у случайности, то есть лишаюсь свободы. И напротив того, если необходимый порядок вещей мне известен, если я могу рассчитать противодействие или содействие тех, кто окружает меня, я поставлю перед собой лишь достижимые цели, отбросив без сожаления несбыточные мечты, и использую для достижения своих целей те средства, которые у меня под рукой. Только такой способ действий приводит к успеху, а не наши желания, каковы бы ни были они хороши. Свободен в философском смысле лишь тот, кто сознательно подчинился необходимости, то есть по своим необоримым законам живущей природе вещей. Кажется так, если я ещё не забыл.
Он пожал плечами, однако смеяться не стал:
— Чтобы открыть эти истины, не стоило тащиться в Германию, право. Приблизительно о тех же материях трактовал мне Буле.
Каверин искренно удивился:
— Да? Я об этом не знал.
И, сунувши книгу под мышку себе, потянулся к бутылке, снова налил полный стакан:
— Однако с тех пор я хочу только того, что могу.
Он прищурился, слегка согнув правую ногу в колене, несколько избочась:
