— Сей минут.
Каверин курил, развалясь на диване, философствуя, окутываясь густыми клубами табачного дыма:
— Указ имеется, как же у нас без указа на всё, не спорю с тобой, ни также с царём, да ты здраво об нём рассуди, на то светлый разум человеку от провидящего Творца, с какой стати в петлю без толку лезть?
Он махнул сердито рукой, недовольный преобидным промедлением Сашки и ещё этим небрежным тоном наставника, каким Каверин любил говорить иногда, точно Ион:
— Э, брат, я вечный пасынок здравого рассудка, оттого у меня всё не на месте, раз навсегда.
Однако очевидная мысль, что указы и честь сопрягаются далеко не всегда, то есть, в сущности, никогда, и что в том и состоит независимость умного человека, чтобы своим умом рассудить, где закон и где честь, была так внезапна и так глубока, что поневоле завлекла в любопытство, и он, взявши безучастно трубку у Сашки, машинально, без злости поворчав на него, что промедлил и страшный лентяй, размышляя по-новому о признаках благородства, о трезвости и об уме, как бы надо было все эти вещи теперь понимать, торопливо слушал Каверина, который заговорил афоризмами, как любил щегольнуть после первой бутылки вина:
— Ум просвещённый не может остановиться на старых понятиях, вот что прежде пойми, иначе с умом, а дурак дураком.
Эта вполне отвлечённая мысль ничего не прибавляла к запутавшимся его размышленьям, и Александр огрызнулся, сильно выдохнув дым:
— Ты меня этой избитостью не корми, не люблю!
Закинувши руку под голову, окутанный дымом, точно в тумане висел, Каверин рассуждал не спеша:
— Славный Руссо выразил весьма дельную мысль, что всякое государство не волей Божией держится, как нам с детства педагоги твердят, а общественным договором[24] всех его граждан совместно, всех как один, вот оно как, понимаешь?
Он раздражённо вскочил, сам не соображая зачем, отмахиваясь, вскричав:
— Экой дурак!
Каверин засмеялся глухо, сквозь дым:
— Это ты брось, Руссо не дурак.
Он нервно ходил, позабыв, что в руке у него разожжённая трубка, рассыпая горящий табак:
— Ты дурак, полагая, что я до сей поры Руссо не читал, нынче сей автор сильно в моду вошёл среди юношей, так давно бы пора, наши умники припозднились годков на пятнадцать, я тогда ещё в пансионе торчал.
Каверин остановил благодушно:
— Не горячись, погоди, экий порох, наши юноши глупы, так пусть, дай мне мою мысль досказать.
Толкнув стул, из каких-то резонов торчавший у него на пути, он бросил сквозь зубы, скривившись от боли, прострелившей колено:
