Я не понимала, что происходит. Еще вчера я сидела дома и, глядя в глаза своей крысе, говорила ей о том, что мы уезжаем в Казань, потому что никому не нужны, а сегодня стою перед огромным залом, и пятнадцать тысяч человек поют мою песню.
То, что произошло потом, не укладывается у меня в голове до сих пор. Пятнадцать тысяч человек, увидев меня, разом начали аплодировать, кричать, в зале началась какая-то вакханалия. Овации были такими, что я не могла начать выступление. Просто опустила микрофон и стояла, выжидая, когда зал немного затихнет. А когда зазвучали аккорды «Трудного возраста», зрители запели. Хором. Я не понимала, что происходит. Еще вчера я сидела дома и, глядя в глаза своей крысе, говорила ей о том, что мы уезжаем в Казань, потому что никому не нужны, а сегодня стою перед огромным залом, и пятнадцать тысяч человек поют мою песню. Дослушав свою композицию в исполнении зрителей, я поклонилась им и медленно, совершенно ошарашенная, ушла за кулисы. Вечером заперлась в номере в ожидании обратного поезда, села на диван и долго раздумывала на тему: «Это вот что сейчас происходило?» В Москве я была абсолютно оторвана от медийной жизни: газет не читала, телевизора и радио, а уж тем более Интернета не имела. И я знать не знала, что мои песни уже давно просочились в Сеть и зажили там очень активной, отдельной от меня жизнью. Люди их искали, скачивали, слушали, особо ушлые продавцы помещали композиции на самопальные сборники, называя меня там то певицей Светой, то почему-то группой Тату. Самые осведомленные придумали какую-то Макси-М (ее я и видела на афишах фестиваля). Люди учили песни наизусть и очень хотели выяснить, кто же это все сочинил и поет. Я знать не знала ни о чем! И если бы не это приглашение на фестиваль – уехала бы в Казань учить детей музыке. И вместо певицы Максим жила бы сейчас на свете преподаватель сольфеджио Марина Сергеевна.
И если бы не это приглашение на фестиваль – уехала бы в Казань учить детей музыке. И вместо певицы Максим жила бы сейчас на свете преподаватель сольфеджио Марина Сергеевна.
Едва поезд Санкт-Петербург – Москва примчал меня домой, вокруг началось активное движение. Звонили представители самых разных лейблов, предлагали заманчивые контракты. К счастью, в этом вопросе я была тогда уже стреляным воробьем. За два года до этого, бродя от продюсера к продюсеру с сумкой своих кассет в руках, я заглянула в том числе и в компанию Арс, которой руководил Игорь Крутой, и там познакомилась с прекрасным человеком – Вадимом Боднарюком. Он был директором Арса – крупнейшей по тем временам компанией, любой музыкант посчитал бы за честь просто войти в эти двери и не быть изгнанным. И я, девчонка, мечтала о том, что мной будет заниматься Игорь Яковлевич. Вадим хотя и понимал, что я им совершенно не подхожу (прежде всего из-за моего строптивого характера), но тем не менее всегда был со мной подчеркнуто вежлив. Он совершенно безвозмездно прочитал мне целый курс лекций по юридическому ликбезу, поясняя на пальцах, какие ловушки поджидают человека в каждом контракте и что стоит за каждым хитрым вычурным речевым оборотом. Впоследствии я не раз видела, как молодые артисты губили себя, попадаясь на удочку: «Ой, мне предложили контракт в Москве». И подписывали все бумаги, не глядя, не вчитываясь, обрекая себя на годы творческого простоя. Неопытный певец, заключая контракт, уверен в том, что отныне им будут заниматься, не дадут пропасть и введут в высший свет российского шоу-бизнеса. На деле все получается совсем не так. Если ты талантливый, молодой и красивый – тебя подпишут на лейбл. Но заниматься будут не тобой, а другим артистом – менее талантливым и красивым, но одарившим компанию не песнями и стихами, а папиным бюджетом. А твои песни придержат до лучших времен – авось как-нибудь сами выстрелят. При этом распоряжаться ими ты не сможешь. Подписал контракт на пять лет? Свободен. И в результате огромное количество артистов мечтают не подписать контракт хоть с кем-нибудь, а расторгнуть уже имеющийся, который связывает их по рукам и ногам.
