Кстати, к тому времени я уже вовсю сочиняла песни, но об этом не знал даже мой брат. И понадобилось несколько лет, чтобы я решилась показать свои творения приятелям. Дело было так: мы сидели в студии, настроение прекрасное, и мы дурачились, импровизируя, кто во что горазд. Сочиняли какую-то смешную ерунду. И вдруг мне пришло в голову спеть «Трудный возраст». Песня была написана давно, и хотя история, в ней рассказанная, выдумана от первого до последнего слова, я полюбила свою лирическую героиню, даже как-то сроднилась с ней. В общем, решила песенку обнародовать. Ребята послушали, замолчали, а потом спросили: «Где ты это взяла?» «Это мое», – говорю. «Надо песню срочно записать и с ней работать». Я помотала головой – ни за что на свете. Это же мое! Личное! Как я его вынесу на публику? Но музыканты – а это была известная казанская команда «ПроZ», настояли на своем, и, поскольку я с ними сотрудничать отказалась, записали «Трудный возраст» по памяти, сделали симпатичную аранжировку и показали мне. Я вдруг поняла, что песня получилась замечательная, и решила записать ее – вдруг забуду, жалко будет. Так родилась первая запись моей первой песни.
С появлением в моей жизни Шульца постепенно все вошло в колею, даже отношения с мамой стали налаживаться. Она радовалась тому, что у меня появился молодой человек, едва ли не больше, чем я сама. И даже устрашающий внешний вид моего любимого ее совершенно не насторожил. Шульц сразу показался ей человеком надежным: в первый же вечер, доставив меня домой с той памятной вечеринки, он галантно представился маме и мгновенно ее очаровал. Временами мне казалось, что моя мама и мой парень между собой общаются даже больше, чем со мной. Она кормила его пирожками, он с удовольствием ел и нахваливал ее кулинарные способности. Мама прекрасно осознавала: если кто и способен контролировать мои импульсивные порывы и удерживать в рамках – то только Андрей. Он и сам часто говорил: «Дочь вашу надо приструнить, а то кругом этот шоу-бизнес, кто его знает, куда ее занесет! Надо, чтобы рядом с Мариной был кто-то надежный, вроде меня». Я, конечно, посмеивалась, но признавала, что влияние он на меня имеет огромное.
А однажды Шульц заявился к нам домой и вид имел весьма подозрительный. Нацепил брюки, которые у него в гардеробе считались условно парадными (гладил, судя по всему, сам). Сиял, как медный пятак, и при этом трясся крупной дрожью. Я почувствовала неладное – до этого момента мужчин в таком состоянии никогда не видела. В одной руке у Шульца был букет, второй он крепко сжал мои пальцы, подвел меня к маме, протянул ей цветы и срывающимся голосом сказал: «Светлана Викторовна, я вашу дочь забираю». Мама была увлечена просмотром по телевизору какого-то очень важного, я бы даже сказала, ключевого сериального момента, поэтому на нас даже не взглянула, только кивнула – забирайте, мол. У Андрея вытянулось лицо. Он пожал плечами, и мы с ним направились к выходу. И только через пять минут после того, как хлопнула дверь, до мамы медленно начало что-то доходить. Она сопоставила его брюки и букет, которые видела краем глаза, с его дрожащим голосом и произнесенной им фразой. Выключила телевизор, медленно дошла до комнаты брата и осторожно его спросила: «Я не поняла, это что такое сейчас было?» «Дочь твою замуж забрали!» – ответил брат, который, как оказалось, давно был в курсе намечающихся событий, дал Шульцу свое братское благословение и удивленно прислушивался к реакции мамы, ожидая бурных эмоций. А мама, как она потом призналась, в тот момент решила, что Андрей меня забирает не замуж, а на какую-то очередную тусовку, поэтому и не отреагировала. На следующий день мама вместе с папой прискакали к нам домой, чтобы еще раз обсудить этот волнующий эпизод – уже во всех подробностях. Шульц уже не был столь взволнован. «Я, говорит, вообще-то вчера к разговору готовился, а вы своим кинематографом мне весь настрой сбили!» Веселый парень…
