Доктор постучал. Открыла старая гувернантка, мадемуазель де Вильвьей, которую родители Анны Марии вывезли из Франции, чтобы она воспитывала Анну. Хозяйки не было дома, она пошла навестить заболевшего оспой ребенка (он жил на хуторе в миле от деревни), но, поскольку доктор состоял в дружеских отношениях с мадемуазель де Вильвьей, он предложил капитану зайти в коттедж, на что гувернантка любезно дала согласие.
Трудно было вообразить себе что-либо свежее и очаровательнее этого уголка. Сад походил на цветочную корзину; обстановка же комнат, несмотря на простоту, отличалась изысканным вкусом. Маленькая студия для занятий живописью, откуда вышли все пейзажи, развешанные по стенам, рабочий кабинет с открытым роялем и библиотека, состоящая из французских и итальянских книг, свидетельствовали о том, что в редкие свободные часы хозяйка дома отдавалась своим наклонностям к искусству или пополняла свое образование. Домик был собственностью Анны. Ее родители купили его и вместе с сорока фунтами стерлингов ренты оставили в наследство. Больше, как мы уже говорили, у нее ничего не было. Капитан с глубокой заинтересованностью, принесшей доктору большое удовлетворение, внимательно осмотрел весь дом от буфетной до чердака, кроме, разумеется, спальни — этой sanctum sanctorum[1] английского дома.
Мадемуазель де Вильвьей, не понимавшая цели этого осмотра, сообразила в конце концов, что посетители, особенно капитан, нуждаются в отдыхе. Она проводила их в гостиную, предложила присесть и вышла приготовить чай. Едва они остались одни, сэр Эдуард вновь погрузился в свойственную ему молчаливость, размышляя, как бы расспросить мадемуазель де Вильвьей об Анне Марии и ее родных. Но теперь доктор отнесся к этому спокойно: капитан предался мечтательности, а не тоске. Глубокие раздумья сэра Эдуарда прервал звук отворяемой двери, а когда она распахнулась, вместо гувернантки появилась Анна Мария с чайником в одной руке и подносом с сандвичами — в другой. Только что вернувшись и узнав о неожиданных посетителях, она пожелала принять их сама.
Капитан, поднявшись со смешанным выражением удовольствия и почтения, отвесил ей церемонный поклон. Она, поставив на чайный столик приборы, ответила ему французским реверансом и английским приветствием. Анна Мария была сейчас удивительно хороша. Раскрасневшаяся от ходьбы, она вся цвела здоровьем. Такие живые краски иногда сменяют собою тона быстротечной юности. Чувствуя некоторую скованность от присутствия двух посторонних мужчин, она очень хотела сделать этот краткий визит приятным для них. Капитан же был весьма красноречив, чего достойный доктор давно за ним не замечал. Правда, речи сэра Эдуарда, быть может, не совсем укладывались в рамки строгого этикета и чопорный ревнитель правил хорошего тона нашел бы, что в них слишком большое место занимали похвалы хозяйке, но гость этот мог говорить только то, что думал, а думал он об Анне Марии только хорошее. Однако все это не помешало ему заметить на чайнике и столовом серебре баронский герб, что крайне польстило его гордости аристократа. Он не допускал даже мысли, что столько совершенств может таиться в девушке из простого народа или из буржуазных кругов.
