Кира с жалостью смотрит на подругу. Жизнь в Москве, которая издалека казалась такой легкой и беспечной, не так проста. Ей думалось что Москва спокойный океан, где все желаемое прибивает к твоему берегу. А здесь может штормить, оказывается. И даже разбивает лодки.
– Гриша тоже женат?
– А я знаю? Это очень личный вопрос, а мы с ним не так долго знакомы, чтобы фамильярничать друг с другом. Да и вообще, при чем здесь это? Что еще? – обороняется Муся.
– Знаешь, Муся... Зачем ты врала? И про Алиша и про театр?
– Ну а если бы я тебе написала, что мне плохо? Что работу не могу найти? Что на улице осталась? Что стояла со всеми этими в подворотне, чтобы в Макдоналдсе поесть? Как мужики подъезжали на машинах, выстраивали нас в ряд и осматривали с включенными фарами! Я с голоду подыхала!
Глаза ее наполняются злыми слезами. Кира хватает ее за руку, но Муся ее отдергивает.
– Знаешь, – голос Муси дрожит, – Все и так считают меня прошмандовкой...
– Я не считаю.
– Ну, это ты так говоришь. Это тебя воспитали такой вежливой. Вы же все почкованием размножаетесь...Миловановы.
– Не ври! Ты дура последняя! Ты знаешь, что я тебя люблю и Вера Петровна тоже!
– Мне совсем некуда было деваться, хоть навсегда на панель, понимаешь? Еще менты эти…,– говорит Муся подняв высоко голову и выпустив дым быстрой тонкой струйкой.
– Ну почему ты ничего не написала?
– И что? Что бы ты сделала? Прислала бы томик Тургенева?
– Я денег прислала бы, или позвонила Заболоцкому.
– Ну как ты не хочешь понять!? Вот этого я и не хотела! – выкрикивает Муся. – Не хотела участия Заболоцкого, Мамонта и всего вашего подлого, академического коллектива!
Рука ее остервенело давит окурок в пепельнице. Кира кладет свою ладонь на ее руку и молчит. Мусе стыдно, она знает, что Кира – могила, и никто бы от нее ничего не узнал.
– Прости меня, пожалуйста...
Они обнимаются. Муся оживает, опять любуется шубкой.
– Знаешь, этот Гриша-вылитый питекантроп. Смешно сказать, лобик узенький-узенький. И по морде может заехать если что…
От возмущения глаза Киры сужаются, она снова хватает подругу за руку.
– Но он меня от голодной смерти спас, пойми. Питекантроп -это же почти человек. Я конечно, благодарна, – она прикуривает новую сигарету. – Но и он не даст забыть, память у него, дай бог каждому хомо сапиенс, – усмехается она.
– А как с работой? – спрашивает Кира.
– В театре? –Муся смеется. – Уж ходила-ходила, искала-искала, все каблуки стоптала. Не берут! В офис не берут – нет опыта работы. В официантки я не хочу, да и деньги там платят...чулки не купишь. А что я умею? У меня в дипломе написано : Артистка балета и баста. Все родители, – нахмурясь говорит она, – растили богемную девушку. И вырастили на радость себе и на горе ей самой. Она ведь бедная только и умеет делать трагические лица и белыми ногами махать. И ты кстати тоже... Хотя у тебя шансов пробиться больше, ты у нас талантливая. Это я всегда на классике у боковой палки и в театре у воды. Это у меня всегда плохая спина была.
