, то с другой – еще и в XX столетии испанские писатели, как правило прекрасно знавшие французский язык, нередко обращались к французским переводам, резонно считая, что лучше читать перевод-посредник, чем сделанную из него испанскую версию. Так, в библиотеке Пио Барохи, выдающегося романиста Испании XX века, в основном во французских переводах были книги Гоголя наряду с произведениями не только русских классиков XIX века, но и Арцыбашева, Куприна, Бунина, Ф. Сологуба
[248].
Первый испанский перевод гоголевского произведения «Тарас Бульба» был опубликован в 1880 году[249]. Как правило, в XIX столетии испанские и каталонские версии произведений русских авторов осуществлялись с французского перевода-посредника. Так, в 1880 – 1890-е годы были переведены романы Тургенева («Дым» (1882), «Дворянское гнездо» (1883), «Рудин» (1883), «Отцы и дети» (1884), «Новь» (1899)), Толстого («Анна Каренина» (1887–1888), «Война и мир» (1889–1890)) и Достоевского («Записки из Мертвого дома», 1892). Гоголь в этом смысле не составлял исключения. Не случайно также, что явлением испанской литературной жизни стал прежде всего «Тарас Бульба». «Громкую известность в Европе», по словам Белинского, Гоголю принесла именно эта повесть[250] (о которой он сам писал как о самой популярной среди его сочинений наряду со «Старосветскими помещиками»). Будучи напечатана впервые во французском переводе в 1845 году в составе книги «Русские повести Гоголя»[251], именно она ввела Гоголя в испанскую литературу, равно как и в немецкую, английскую и другие, в том числе и восточные литературы[252].
По словам Луи Виардо, имя которого обозначено на титульном листе, перевод, по сути дела, выполнен И.С. Тургеневым и С.А. Гедеоновым[253], а ему принадлежат отдельные лексические и грамматические уточнения и некоторая стилистическая правка. Тот факт, что «повести Гоголя изданы в Париже в таком прекрасном переводе», считал важным культурным событием Белинский[254]. Столь высокая оценка перевода Тургенева и Виардо вполне оправдана. Он действительно вполне соответствовал требованиям, предъявляемым в середине XIX столетия к художественному переводу: был достаточно точен в передаче реалий и давал читателю, незнакомому с русским языком, возможность в какой-то мере ощутить особенности индивидуальной гоголевской манеры. Между тем и в нем встречаются переводческие промахи самого разнообразного характера: непонимание русской идиоматики (или неспособность найти ей адекватный французский аналог), ослабление образности, неудачный выбор лексических эквивалентов, произвольное сокращение текста и т. д.
