Клавдий Филиппович схватил капитана за руку и долго благодарно тряс ее.
— Как это вы хорошо сказали, — воскликнул он. — И так хорошо, отрадно бывает верить в человека. Спасибо вам, вы сняли камень с моей души.
— Что вы, Клавдий Филиппович, это мы должны вам сказать спасибо.
— Мне? — изумился художник. — За что же мне-то?
— Да за то, что именно вы, говоря опять же по-вашему, наложили на этот живой «эскиз» очень важный штрих.
— Ну что вы, что вы, — замахал руками смущенный художник, — моему штриху всегда не хватало законченности, твердости…
Я проводил Клавдия Филипповича в город и здесь, у подъезда гостиницы «Арктика», мы расстались, уговорившись встретиться еще раз у него в номере.
Вскоре мы снова вышли в море в очередной рейс, а когда вернулись в порт, я узнал, что художник Зимовейский ушел на плавбазе «Печенга» в Северную Атлантику.
Найдет ли он там «своего Канина», напишет ли он потом свою задуманную картину или, может быть, его воображение захватил новый замысел, еще более беспокойный, волнующий и жгучий?
Кто знает. Подожду, когда он вернется из рейса.
Жду не только я, ждет его и наш лучший засольщик Федя Шалагин, ему-то есть что рассказать художнику, с которым он когда-то «прикидывал» композиции новых сюжетов.
